Сергей Кравченко - Крестный путь

Князь Владимир лично взялся за топор. Как Петр Великий, рубил свои «корабли» с крестами на «мачтах».

С восточной стороны теремного двора Владимир поставил церковь святого Василия — в честь своего ангела. Это было самое гадкое место, — несколько лет назад здесь же и с таким же энтузиазмом князь ставил золоченые статуи языческого пантеона: Перун, Симаргл, Мокош, Хорс, Стрибог...

К западу от терема поставили церковь Пресвятой Богородицы в честь Иоанна и Феодора — варягов, павших жертвой, но не давшихся в жертву. Храм Богородицы строили греческие мастера, князь вывалил на нее гору золота и серебра. Размер строения достигал в плане 24х16 сажен (48х32 метра), пол был устлан красным шифером, мозаикой из мрамора, стекла, ценных пород камня, мраморные колонны с капителями подпирали хоры и купол, — просто чертог Черномора!

Устроили пир на весь мир. День освящения церкви 11 мая был объявлен первым русским церковным праздником. В разгар праздника возбужденный князь объявил, что жертвует на храм Богородицы десятую часть от всех своих личных доходов. То есть, Владимир отвалил 10% госбюджета на содержание главной государственной церкви. Из-за невиданной щедрости князя в наши дни возникло и распространилось заблуждение о «церковной десятине». Будто каждый крестьянин и горожанин должен был при царской власти отдавать на церковные дела десятую часть своих доходов. Нет, это князь отдавал десятину, а мы платили по-прежнему — все, что не успевали спрятать.

Тем не менее, с первого дня существования храм Богородицы в Киеве стали называть Десятинною церковью. Здесь опять проявились наши информационные предпочтения: не важно, в честь кого с нас берут деньги, важно — сколько берут. Народ также сохранял и чтил память поверженных богов: церковь, построенную на месте истукана бога Тура, называли Туровскою, а в честь какой богоматери ее проектировали, никто не запомнил.

Владимир лично построил еще пару церквей, а уж прочие россияне ставили их без счету. Как обычно меры не знали, считать тоже умели со сбоями, поэтому киевских церквей в те годы насчитывают кто 700, кто 400, кто 40.

Церковное строительство стимулировалось военными обстоятельствами. Существовала примета, что если пообещать Богу или Матери храм каменный, церквушку деревянную или хоть часовенку, то исход битвы может быть более благоприятен, чем просто так.

Князь Мстислав Владимирович, сойдясь один на один с касожским богатырем Редедей, имел мышечную массу намного меньше, чем у степного вождя. Естественно, Редедя стал одолевать. Мстислав пообещал Богородице храм. Редедя ослабил хватку. «Каменный...», — повысил ставку Мстислав, и Редедя поехал ногами. Поднять его, ударить о землю и прирезать, как свинью, — было делом техники и божьей помощи.

Воевали непрерывно, просьбы о поддержке с флангов летели в небеса сплошным потоком. Те, кто оставался жив, старались долги возвращать. Строительство церквей процветало.

Ярослав Мудрый за победу над печенегами построил главный храм тогдашней Руси — Софию Киевскую. Возможно, что Мудрым его стали звать не за начитанность и законотворчество, а именно по этой церкви. «София» — «мудрость» по-гречески. София Киевская копировала в миниатюре свою Константинопольскую тезку.

В те годы, как и ныне, народ был готов к задержкам зарплаты и просто кидалову. Поэтому для строительства церквей рабсилу набирали с трудом. На Георгиевской церкви работы почти остановились, пришлось Ярославу пригнать на базарную площадь телеги с «деньгами» (куньими шкурками) и выдавать плату желающим строить по курсу 12,5 копеек серебром в день. Народ сбежался сразу, церковь построили бегом...

Плохо, что сейчас чиновник в душе не верит ни Божьей, ни Чертовой матери, а то за счет карьерных молитв мы бы легко решили все проблемы жилищного строительства...

Церковное строительство тоже стало на Руси проблемой неразрешимой. То есть, его никак не получалось завершить окончательно: — церкви горели столь же успешно, как и простые избы. Они почему-то не обладали неопалимостью Библии епископа Михаила. Приходилось строить заново, освящать еще крепче.

Храмы нуждались во внутреннем убранстве, поэтому список популярных военных приобретений пополнился церковными предметами. Но икон все равно не хватало. Поэтому настенная роспись по сырой штукатурке использовалась не реже, чем в Италии.

Можно до бесконечности приводить сохранившиеся сведения о количестве, убранстве, архитектуре церквей, но так и не добраться до главной, краеугольной мысли, засевшей где-то в глубокой подкорке: