Меир Шалев - Голубь и Мальчик

Я вел его осторожно, прислушиваясь к постукиванию двигателя и радуясь жесткости сцепления, изрядно подзабытой после автоматически скользящих переключений скоростей моего «Бегемота». Мои ладони лежали на руле в том же месте, где обычно лежали ее ладони, и мне казалось, будто я надел ее комбинезон и вдыхаю его запах, будто я ощущаю тепло ее бедер, которое впиталось в сиденье пикапа и сейчас подымается оттуда в мое нутро.

Через несколько минут, нырнув в мертвую зону за холмом, я остановился, чтобы заглянуть в бардачок пикапа. Человек должен знать, кто его подрядчик, особенно если это подрядчик-женщина. Я обнаружил тоненький сборник ужасающих хоровых песен армейских ансамблей, черные солнечные очки, прозрачную вазелиновую помаду, несколько пластиковых зажигалок, пачку сигарет, швейцарский складной нож среднего размера, связку из пяти ключей.

— Представьтесь, приятели, — сказал я им. — По одному, пожалуйста.

Я открываю дом, который она тебе строит. Я открываю дом семейства Фрид в Иерусалиме. Я открываю офис компании «Мешулам Фрид и дочь с ограниченной ответственностью». А я открываю шкаф с документами.

— А ты кто?

Молчание.

Я вышел из пикапа и открыл дверь заднего сиденья. На полу катались пластиковые каски рабочих, простые сандалии для прогулок, старые и изношенные, такие отличные от моих. Три бутылки минеральной воды, все три початые, туалетная бумага, резиновые сапоги. На сиденье — соломенная шляпа, цифровой фотоаппарат, влажные салфетки, крем для рук, несколько потрепанных книг, все до единой — переводы.

— У меня нет сил читать книги, в которых написано про нас, — сказала она мне потом. — Я предпочитаю читать о других странах и людях. — И улыбнулась: — Это твой единственный вопрос после того, как ты копался в моей машине?

За спинкой заднего сиденья я нашел буксировочную цепь с красными профессиональными скобами, веревки для обвязки груза, старый военный плащ, на воротнике которого выцвело имя старшего сержанта Гершона Фрида, пару рабочих перчаток. Затем я перешел к багажнику. Тут меня ждали все инструменты, необходимые грабителю камней: лом, кирка, еще пара перчаток. И облегчение: пятый ключ открыл запертый металлический ящик. Там я нашел еще несколько отверток и плоскогубцев, кофейный набор, маленький закрытый чемодан «Пеликан». Я открыл и его: чистое душистое платье, брюки с острой, заглаженной складкой, две блузки, две пары туфель, умывальные принадлежности, флакончик одеколона, еще один ключ, белье. Мое сердце — именно потому, что уже успело успокоиться, — застучало с удвоенной силой. Где ты проводишь время, Тиреле? И с кем? Когда ты наденешь это свое платье для меня? И этот очередной проклятый ключ — что происходит за его дверью?

Я вернул всё на свои места. Закрыл. Продолжил свой путь. Сначала вдоль мелкого оврага, задерживаясь возле каждых ворот, ведущих на пастбища, потом по пологому подъему холма на другую его сторону, пока не добрался наконец до разрушенной арабской деревни, которую обнаружил во время блужданий по карте округи.

Все дома разрушены. Некоторые рухнули сами, другие пали жертвой армейских саперных учений. Бассейн, куда собиралась вода из источника, давно разрушен, но тонкая струйка всё еще течет по руслу, выходящему из густых зарослей дикой малины и мяты. Кругом груды камней, но кое-где еще торчит половина разрушенной стены или упрямая арка, а на ней росписи солдат, проходивших здесь учения по ориентировке на местности: «Взвод Йали»; «Подразделение охуевших»; «Вот to kill», «Летающий тигр». И, как в каждой такой покинутой деревне, повсюду буйные заросли кактуса, прогорклый миндаль, расползшиеся по земле виноградные лозы, которых некому подвязать, подрезать или проредить. И те же заброшенные, зовущие на помощь инжирные деревья, чьи увядающие листья и разбухшие незрелые плоды свидетельствуют о страшном усилии материнства, с которым умирающее дерево отдает остатки своих соков растущему детищу. Неподалеку от них — несколько диких слив. Их маленькие синие плоды возбудили мое любопытство. Когда-то к ним, видно, были привиты абрикосы и культурные сливы, но потом за ними не ухаживали многие годы, и сильные дички завладели черенками, вырастили ветки и начали рождать свои маленькие кисловатые плоды — не такие сочные, как у их садовой сестры, но тем не менее занятные своим странным вкусом. Я сорвал несколько штук для Мешулама, потому что они выглядели в точности так же, как те, что были изображены на бутылках его сливовицы.