– Чего это он? – спросил Брыкин.
– Привычка такая,– усмехнулся Виктор.– Смотрите, теперь не отвяжется.
И действительно, бледное пятно плыло теперь за ними по пятам.
– А ну огорчим служивого! – предложил Виктор и скомандовал: -За мной!
Они влились в поток огоньков, которые чинно двигались двумя колоннами навстречу друг другу – так выглядит ночью автомагистраль. Виктор объяснил на ходу, что это бульвар кладбищенский. Бледное пятно заметалось позади и пропало. А навстречу, в кучке суетящихся огоньков, как Сатурн в своем кольце, плыл большой, сантиметра в четыре диаметром, ярко-красный шар.
– Гимназистка? – догадался Брыкин.
– Точно, – ответил Виктор. – Сеанс платонической любви. Кстати, профессорша вас еще не охмуряла, нет? Еще охмурит! Только дальше хмурежа дело нейдет: субстанция не позволяет.
– А? – не понял Брыкин.
– Так, к слову. Ерунда,– сказал Виктор и остановился.– Полюбуемся обществом. Чем не ассамблея? Вот – анахронизм, шестнадцатый век, монашенки.
Мимо проплывала четверка маленьких огоньков.
– Здорово, сестры! Зря, выходит, береглись-то?
– Выходит, так! – весело ответила одна. Остальные промолчали.
– А это кто? – спросил Брыкин, завидев какую-то очень деловитую кучку, в центре которой подпрыгивал темно-красный шарик неправильной формы.
– Это? – Виктор пригляделся.– Это профессор… Богатиков, э-э, и лже-Пуришкевич с ними! Остальных не знаю. Да, кажется, Жан всерьез…
– Кота здесь нету?
– Кота?
– Ну. Профессорского. Приволокли бы профессорше, чтоб не орал,– предложил Брыкин.– Надоел, паразит.
– Во-первых, не приволокли бы. Как его волочь, он же нематериален. А во-вторых, черта с два его тут разглядишь. Да и бог с ним, пусть орет! Единственная живая душа среди этого сброда. Думаете, он профессоршу ищет? Черта с два, он бунтует,– угрюмо проговорил Виктор и вдруг крикнул.– Ну что! Сколько веков уже ползаете? Рожи! Падаль благонамеренная!
Огоньки смешались, остановились, но тут же раздался твердый организаторский голос:
– Граждане, не обращайте внимания па хулиганские выходки! Это провокация!
Толпа вознегодовала:
– Хулиганье! Хамло! Козел!
– Драть их надо! Ох, дра-ать!
– Фармазон! Якобинец!
– Сволочь пьяная! Еще в трамвай лезет…
– Облик человеческий потеряли!
– Сами лезут под колеса, а потом за них отвечай…
В жизни Брыкина иногда случались подобные ситуации и, забыв о нематериальности, он рванулся ухватить приятеля за рукав. Не было рукава.
– Закудахтали,– довольно сказал Виктор. И крикнув напоследок: «Дерьмо!», предложил: – Ну что, к монаху?
И они полетели к монаху…
***
К сожалению, Виктор оказался прав: путешествия по царству теней Брыкину скоро надоели. Правда, слушал он монаховы анекдоты, иногда летал к сиплому о водке поговорить, но больше лежал в своем гробу и скучал. Виктор скучал тоже. И от шуточек его становилось еще беспросветней.
– Знать бы, что все таким идиотизмом кончится!.. Ведь как надо было жить! На всю катушку, чтобы свистело кругом! Вы, конечно, спросите – а зачем? Вы же философ, аналитик, вам смысл нужен… А надо жить! Вот так. А мы что?
– Не то че-то,– уныло соглашался Брыкин.
Хорошо, хоть ночью теперь можно было отдохнуть: профессор изобрел средство против старухиного мяукания. Теперь, когда начиналась кошачья перекличка, все кладбище по сигналу профессора начинало рычать и звенеть, подражая трамвайному грохоту, и старуха замолкала. Пугалась. Успех данной кампании окрылил профессора. Последнее время он целыми днями пропадал в обществе Богатикова, Пуришкевича и других деятелей, которых Виктор называл Союзом Душевного Благоденствия.
Одним словом, жизнь на кладбище била ключом. Все шло как надо. Но вот однажды, к ночи уже, прощаясь с Богатиковым, Брыкин увидел вдруг, как над гробом атеиста взвилась струйка дыма и тут же рассеялась.
– Видал? – спросил Богатикова.
– Батюшки…
Брыкин подлетел к гробу и заглянул внутрь. На том месте, где прежде слабо светился красный огонек, лежала куча пыли.
– По-омер!..– удивленно протянул Богатиков.– Насовсем помер…
И был он прав.
Атеистические убеждения оказались сильнее бессмертия души. Кузьма Алексеевич Петровский действительно умер. Насовсем.
Ночью на кладбище не спали. Но тихо было, очень тихо. Думали каждый о своем, хотя источником раздумий был подвиг атеиста.
Там, наверху, по-волчьи выл ветер, разбрасывая по погосту истлевшие остатки венков, сухая трава шуршала. И звуки эти захлестывали присмиревшие души безысходной звериной тоской. Кто-то заскулил тихонько.
Читать дальше