Валерий Болтышев - Город М

Потому что рано или поздно, так или иначе, но наш парадоксальный друг возьмет дрянной пистолет и… нет, не в нее, сложновато все-таки, и не в себя тем паче, и жутко и вдруг больно, кто его знает… а главное – не досмотрел, чего тут дальше-то, и ни…

"В меня?" – подумал Клавдий и усмехнулся: он подумал, что это не самый плохой выход – для Клавдия, в городе М, вы понимаете? Но произойти это могло только с его позволения. А стало быть, ничуть не проще, чем щелкнуться самому…

"Дерьмо",– подумал Клавдий. Все это было чертовски скучно. И – как всегда – чертовски некому об этом сказать. Поэтому, когда на лестнице послышались шаги, он назвал себя молодцом, а все остальное – делом, которое сделано процентов на тридцать.

"Гвоздика – Львиному зеву:

В деле стабилизации ситуации предпринят ряд конструктивных шагов, позволивших достигнуть ряда определенных результатов. Объект локализован регионально резиновой фабрики. Однако дальнейшая радикализация, равно как и огневой контакт, обструкционируются альтернативнейшими усилиями объекта метров за четыреста. Для процесса ускорения приконсолидирован и вооружен одноразовым пистолетом бывший журналист Анна, путем реконсервации бывшей любовницы. Срок стабилизации – путем решительной перестрелки – ограничен двумя днями. Б. з. в 1. Клавдий".

"Львиный зев – Гвоздике (секретно):

Не Клавдий, а Гвоздика. Прошу, товарищи, придерживаться регламента. Б. з. в."

"Спорыш – Гвоздике:

"Клавдия" бухгалтерия не пропустит, имей в виду. Перепередай. На тот же исходящий. Я еще не регистрировал пока. Б. з. в. Спорыш".

Резиновая фабрика была разгромлена шесть лет назад с целью увеличения мощностей.

Огромный котлован представлял из себя, в сущности, огромное поле, кое-где поросшее сурепкой и напрочь заваленное строительным мусором.

И шагать тут босиком можно было только так, как делал это Анна – то есть не обращая внимания на процесс ходьбы.

Раза два или три, сбив палец или просто устав, он садился на какой-нибудь подвернувшийся обломок, и тогда пистолет, как положено пистолету, упирался стволом в зад, и Анна вставал и шел дальше, по направлению к центру котлована, где громоздилась куча бетонных труб всевозможного диаметра. Издалека, выбеленная солнцем, она казалась айсбергом. Однако по мере приближения она все больше делалась горой макарон, и, наконец, подойдя к подножию, Анна решил, что куча скорее напоминает муравейник для муравьев ростом с собаку и крупней.

Щурясь вверх и прикидывая высоту, он едва не наступил на Пропеллера: задрав бороденку, тот валялся в конопляных зарослях, как труп маленького ополченца, но всего лишь спал, ровным дыханием качая на животе барабан. По лицу Пропеллера пробегала травяная тень. Где-то близко трудились пчелы.

Анна раздвинул траву и увидел блюдце.

Блюдце было голубым. Оно стояло на небольшой прогалинке, под кустом цикория. В блюдце лежала чайная ложка. В ложке был мед. Над ним со слюдяным звуком кружились две пчелы.

Анна отпустил траву, и прогалинка закрылась. Тогда Анна присел на корточки и увидел все это еще раз, но дальше и подробней.

Похожая на вход в подземелье, за прогалинкой начиналась тьма, которая была трубой, обложенной дерновым бруствером, а с бруствера – как с подушки – на Анну глядели двое: знакомая мохнатая голова и знакомый автоматный ствол, который тоже как будто улыбался, по-собачьи задрав курносое рыльце.

– Вот я тебя и нашел,– сказала голова.

Жук-кузька по прозвищу Мухортик – вредитель и, в общем-то, сволочь – задыхался от ответственности. Он боялся дышать, боясь что-нибудь пропустить. Он решил лучше умереть, чем пропустить, и почти уже умер, но был счастлив. Дело в том, что прямо в лебеде случалось и продолжало случаться дальше то, чего он ждал всю свою насекомую жизнь: он, кузька, внимал голосу бога.

– Очень рад,– сказал бог.– Чрезвычайно рад. Правда, я склонен думать, что вы ошибаетесь. Но, может быть, я уже ни черта не понимаю…

"Ни черта не понимаю!" – сам того не ведая, повторил кузька. Он сидел в развилке лебеды, и потому бог начинался для него чуть припухшим коленом и заканчивался ступней, которую пытливый кузька посчитал шеей с пятью головами. Этот факт, конечно, обрадовал (по правде сказать, меньшим количеством голов кузька мог бы и оскорбиться). Но если облик бога он постиг враз и легко, то перевод с божественного на жучиный (как потом сообщал Мухортик) доставил некоторые затруднения. Тем более богов оказалось аж два.