Анри Труайя: Слава

«Премии Рекамье». Под влиянием нового триумфа Соланж смягчилась, она теперь сожалела, что была груба со своим любовником. Они вновь встретились. Она не скупилась советами и материнскими ласками. Бруйеду думал, что это ему снится и благодарил небеса за возвращенный источник радостей.

Дамы из жюри «Премия Рекамье» заседали уже три четверти часа и Соланж Виоланс, укрывшаяся со своим мужем в китайском будуаре, ждала звонка, который возвестил бы ей победу. У неё не было серьезных конкурентов в этой литературной схватке. По последним опросам «Индиго» должен получить премию почти единогласно. Похвальные статьи были заранее готовы в типографиях. Издатель Соланж выпустил дополнительно сто пятьдесят тысяч экземпляров её романа на случай массовой продажи. Толстяк Виоланс заказал банкет в ресторане «Максим» для прессы и несчастных собратьев своей жены

Однако, Соланж с удовольствием изображала обеспокоенность и непредсказуемость.

— Как долго! — заметила она, — Что они там обсуждают, если заслуги моей книги признаны всеми?

— Так ведь это женщины, — сказал Виоланс, — а они любят болтать. Не догадываются, что ты тревожишься.

— Я не испытываю никакой тревоги, — возразила Соланж, — Просто хочется с этим быстрей покончить. И она посмотрела с отвращением на супруга, моргающего маленькими поросячьими глазками, сытого и спокойного, заполняющего все кресло и сосущего сигару.

— Ты уверен, что телефонная линия в порядке, хотя бы? — спросила она.

— Конечно.

— Проверь!

Виоланс поднял трубку, послушал длинный гудок и положил ее обратно.

— Ну что? — поинтересовалась Соланж.

— Работает нормально, — сказал он зевая.

— Что меня бесит, так это твое спокойствие! — добавила она, — Как будто мое будущее тебя совсем не интересует…

— Ты ошибаешься! Я просто уверен в тебе. Получишь ты свою «Премию Рекамье» Ты получишь…

— Заметь, даже если я её не получу…

— Тебе все равно!

— Вот именно…

Он улыбнулся. Воцарилась наэлектролизованная тишина. Соланж проверила перед зеркалом свое скромное превосходство туалета и вспомнила свою речь, приготовленную для радио. Она жаждала уважения, шума, света и это возбуждало её. В горле у нее пересохло. Руки становились воздушными. Ей казалось, что сейчас она впадет в нирвану.

— Который час? — пробормотала она.

— Два часа.

— Они с ума сошли! Сумасшедшие дамы! Ах, господи, я чувствую, что мои нервы накручены на барабан! Мое терпение на исходе! Ох, да! Я теряю сознание!

Её ресницы задрожали, и она рухнула на канапе с мягкостью облака.

— Два часа десять минут, — сказала Соланж. В этот момент зазвонил телефон.

— Небеса! — закричала Соланж и подскочила к телефону. Нервные руки стиснули трубку. Рот прилепился к черным губам микрофона.

— Алло! Алло! Что? Говорите громче…

Вдруг Виоланс заметил, что жена побледнела и её челюсть задрожала странным образом:

— Кого? Ну, кого же? — задыхалась Соланж

Скрытый голос жужжал на другом конце провода.

— Алло! Алло! — завопила Соланж, — Не кладите трубку! Кого? Бру…Бруйеду! Ах!

Она положила трубку: мрачная, потная и растрепанная фурия предстала перед Виолансом и известила унылым голосом:

— Бруйеду получил премию!

— Вот это да! — сказал Виоланс, — Он тоже выдвигался на …

— Придется поверить, хотя он никогда не говорил об этом. Ах! Вот это прекрасно! Премия такой важности присуждается этому бездарному роману, этому «Ничто»!

— Слушай, — сказал Виоланс, — мне жаль, что с тобой так обошлись, но последний роман Бруйеду, это вовсе не бездарность. Насколько мне не нравилась его первая книга, настолько данная, кажется, заслуживает внимания. Будем объективными…

Дикий визг прервал его речь. Соланж подняла свои угрожающие кулачки:

— Замолчи! Ты мне противен! — закричала она, — Книга Бруйеду это помойка, вибрион гнусной литературы! Каждый тебе это скажет! И без отвратительной интриги здесь не обошлось: как ему вручили премию? Может, он переспал с председательницей жюри?

— Но ей семьдесят лет!

— Меня ничто не удивит со стороны этого выскочки!

— Бруйеду выскочка?

— Именно, надо быть таким слепым как ты, чтобы не замечать этого! Ох! Какой позор! Какой позор!

Она удивлялась, как могла полюбить нечистоплотного обманщика Бруйеду. В ней осталась только женщина-литератор, задетая в своей славе. Она была готова растерзать объект своих мучений, покрыть его плевками и позором и потом разрыдаться в каком- нибудь тихом уголке. Виоланс, захваченный врасплох, не знал как себя вести. Он прошептал: