Анри Труайя - Сын неба

— Какой ливень! — говорит Пилат, — Зайдите в контору немного обсохнуть.

Анатоль Филатр осторожно вошел в бюро ритуальных услуг и сел в указанное ему кресло. Но как только его зад прикоснулся к мягкой коже сиденья, Сын неба подумал о несчастных вдовцах, о безутешных сиротах, которые сидели на этом самом месте, и все его тело напряглось.

Бюро месье Пилата было скромным, опрятным и строгим. Прямоугольный стол, размером с надгробный камень. Витрины, где сложены обработанные и лакированные уцененные гробы. На стеллажах лежали всевозможные бронзовые ручки и образцы обивки для гробов. Повсюду большие фотографии похорон. Месье Пилат доминировал над этим мрачным миром своей оскорбительно здоровой и наглой персоной. Он с удовлетворением потер руки и заявил грубым голосом:

— А я, голубчик! Я не жалуюсь. Дела идут хорошо. Позавчера трое похорон по первому разряду. Двое сегодня…..

— Замечательно! — смущенно замечает Анатоль Филатр.

— Замечательно! Правильно сказано! Ритуальная служба, как и другая коммерция, должна иметь клиентуру. Взгляните на похоронное бюро месье Муйе, моего конкурента напротив, он одну неделю работает, другую отдыхает. И почему, я вас спрашиваю?

— Да, почему? — повторил Анатоль Филатр, которому было это безразлично, но решившему быть любезным до конца.

— Просто потому, что он живет сегодняшним днем. Он занимается только усопшим, которого ему предлагают, а я, как бы сказать…?

— Да, а вы?

— А я заранее берусь за дело. Я завлекаю своих клиентов к себе в контору, и они уже привязаны ко мне. У меня на них исключительное право. И когда приходит время, заплаканные наследники узнают через согласованное решение, что такой-то доверил свои похороны конторе Пилата. Тонкая дипломатия, мой дорогой, требуется столько чувства такта, фантазии, изобретательности, гибкости…

— Гениально…

— Да, гениально! Кстати, будь вы богатым, я бы пригласил вас на воскресную игру в карты, сначала пошутил бы, а затем непринужденно перешел к серьезным делам. Поговорил бы о шаткости человеческого бытия, о своей смерти, о вашей смерти и непринужденно взял бы у вас принципиальное согласие…жаль, что вы не богатый! — и месье Пилат громко засмеялся.

— Да, я не богат, — сказал Анатоль Филатр рассеянно, — Я не богат… Я не могу вас интересовать…

Пилат ничего не ответил, теребя свою эбеновую бороду растопыренными пальцами: он ее любовно поглаживал, ощупывал, прочесывал. Его взгляд блуждал где-то на уровне бровей бедного Анатоля Филатра, оценивая их форму и объем. Его ноздри методично подрагивали. Чувствовалось, что какая-то идея зарождалась в его жирном теле.

— Я не могу вас интересовать, — повторил Анатоль Филатр дрожащим голосом.

— Напротив! — воскликнул Пилат.

И он сильно и триумфально ударил по столу. Анатоль Филатр вздрогнул и съежился в кресле.

— Да, напротив, — повторил Пилат, — Вы мне интересны, поскольку вы тщедушны, небогаты и без претензий.

— Как? — пробормотал Сын неба.

— Ибо за вашим жалким силуэтом проглядываются молочные лагуны, масляные горы, жирные грядки творога, сыра…Вы улавливаете?

— Нисколько.

— У вас есть брат… «Задумчивая телка».

— Ну и что, я смертельно с ним поругался!

— Смерть, вот какое слово я хотел услышать. А дальше?

— Что дальше?

— После вашей кончины… брат не так уж и жесток, чтобы не исполнить вашу последнюю волю.

— Да, нет …! Он не такой плохой парень…

— Тогда возьмите мою гербовую бумагу и черкните пару слов, типа: «я прощаю своему брату, то огорчение, которое он причинил мне, при условии, что он устроит мне перворазрядные похороны у месье Пилата». Вот и все!

Анатоль Филатр затаил дыхание и в оцепенении уставился на своего собеседника:

— Но, но так сказать, я не вижу здесь никакой выгоды…

— Неужели непонятно! Сказал Пилат. Выгода двойная. Для меня новые похороны по первому разряду в активе моего заведения…. Для вас…

— А для меня, что…?

— Для вас, ну это не трудно догадаться…

И под изумленным взглядом своего собеседника, Пилат вытащил из своего кармана пять банкнот по сто франков каждая и разложил их веером на столе.

— Да? — Вздохнул Анатоль Филатр и проглотил слюну.

Пилат торжественно за ним наблюдал.

— А это честно по отношению к моему брату? — спросил Анатоль Филатр.

— А он ничего и не узнает о нашей сделке.

— Вот именно. А смогу ли я в таких условиях….

Но, произнося эти слова, он вдруг представил свое возвращение домой, унизительное признание своих неудач, сердитое выражение своей жены, пронзительный крик своих голодных детей, счет лавочника, выставленный напоказ около его тарелки. Его угрызения совести зашатались при таком видении.