Алан Силлитоу: В субботу вечером, в воскресенье утром

Бренда и еще две женщины, сидевшие с Артуром за одним столиком, смотрели, как он оттолкнул свой стул, с трудом поднялся, и его серые глаза подернулись пленкой, делая его похожим на высокорослого худого шамана, готового пуститься в какой-то безумный танец. Вместо этого, однако, он пробормотал нечто нечленораздельное — что именно, они, то ли слишком пьяные, то ли погруженные в себя, разобрать не смогли, — и нетвердыми шагами поднялся на верхнюю площадку лестницы. Множество глаз наблюдали, как Артур цепляется за перила. Он повернул голову и медленно обвел взглядом переполненное помещение, словно прикидывая, с какой ноги начать, чтобы придать своему телу инерцию движения вниз, или даже пытаясь понять, зачем ему вообще понадобилось спускаться именно в этот момент.

Он чувствовал, как затылок его обжигает свет ярких электрических ламп, и на какой-то миг ему показалось, что его сознание и его тело представляют собой совершенно обособленные сущности, каждая из которых готова бездумно двинуться своим путем. Чей-то громкий голос, хрипло затянувший позади него песню, почему-то показался ему сигналом к немедленному началу спуска, и он сделал шаг вперед, проследил, как его ступня неуверенно опустилась на следующую ступеньку, почувствовал давящий на нее вес собственного тела, и когда тяжесть сделалась невыносимой, покатился вниз по лестнице.

Высокооктановая смесь семи стаканчиков джина и одиннадцати кружек пива привела его в движение, как если бы он был некий механизм, сама же она образовалась в результате хвастовства одного типа. Этот здоровенный крикливый ублюдок, называвший себя, как впоследствии припомнилось Артуру, моряком, шатался по бару и, задерживаясь у одного столика за другим, потчевал слушателей рассказами о различных точках земного шара, где ему пришлось побывать, всякий раз нажимая на то, что сам он — чемпион по части выпивки и самый компанейский парень во всем пабе. Ему было под сорок, он находился в расцвете сил, еще не успел обрасти основательным жирком, носил коричневый жилет и полосатую рубашку в тон, манжеты которой прикрывали густую поросль на мускулистых запястьях.

— Что это ты там сказала про выпивку? — вскинулась подружка Бренды. — Держу пари, что наш молодой Артур Ситон, вон он, — она мотнула головой в сторону стола, где сидел Артур, — тебя перепьет. Ему всего двадцать один, и он заглатывает зелье, как рыба воду. Не знаю уж, как в него все вмещается. Просто уходит и уходит внутрь, и все ждешь, когда же у него кишки наружу вылезут, ан нет, даже толще не становится.

Болтун пробурчал что-то и попытался было отмахнуться от этого панегирика, но под конец особенно красочного и яркого описания какого-то борделя в Александрии окликнул Артура:

— Я слышал, ты силен выпить, паренек?

Обращение «паренек» Артуру не понравилось. Он мгновенно выпрямился.

— Да так, более или менее, — скромно ответил он. — А что?

— И все же, сколько можешь выпить? — настаивал Болтун. — Мы, бывало, когда увольнительную на берег получали, нажирались на спор, — пояснил он, обращаясь с широкой понимающей улыбкой к заинтересованной публике.

Болтун напомнил Артуру старшину, влепившему ему как-то наряд вне очереди.

— Даже не знаю, — сказал он. — Я, видишь ли, считать не умею.

— Ну что ж, — подхватил Болтун, — посмотрим, умеешь ли ты пить. Проигравший оплачивает счет.

Артур не колебался ни минуты. Дармовая выпивка есть дармовая выпивка. К тому же он всегда завидовал незаслуженной славе хвастунов и надеялся и себя показать, и его поставить на место.

Тактика Болтуна была точна и продуманна, это Артур вынужден был признать. Они кинули жребий, и моряк, получив право первого хода, начал с джина. Но после седьмого стаканчика перешел на пиво — пинтами. Артур с удовольствием выпил джина и тоже налег на пиво. Довольно долго казалось, что спор идет на равных, так что даже могло возникнуть ощущение, будто они собрались пить до бесконечности, как вдруг на десятой пинте Болтун неожиданно позеленел и выскочил из-за стола. Расплатился он, наверное, внизу, потому что назад так и не вернулся. Артур же, словно ничего не случилось, вернулся к своему пиву.

Он смеялся про себя, катясь вниз по лестнице, слыша отдающийся в позвоночнике глухой стук, и ему казалось, будто все происходит за многие мили отсюда и по ту сторону земной поверхности возникают слабые вибрации, которые он регистрирует, подобно сейсмографу. Вообще-то говоря, это передвижение было таким покойным и усыпляющим, что, остановившись у подножия лестницы, Артур так и не открыл глаз и заснул. Он испытывал приятное чувство отрешенности, и ему хотелось бы всю оставшуюся жизнь пребывать точно в таком положении.