Дмитрий Бахта: Мысли по дороге на пенсию

— На, воин, поешь.

Сок сразу заполнил рот, резкий и необычный вкус заставил распахнуть глаза.

— Это печень, горячая печень зверя, поднимет тебя на ноги, — заботливо сказал старик.

Солдат добавил:

— Обычай такой у них — охотник, сделавший решающий выстрел, получает такой трофей. Ты молодец, всех нас выручил. Видишь, как бывает — никто и подумать не мог, что медведица с пестуном годовалым может в одной берлоге быть. Вот и накидали нам мишки на орехи. Один ХоК только мокрыми штанами отделался.

Потом был бесконечный путь домой, ласковые руки женщин и обжигающий чай. Старик нанизал на замшевый ремешок медвежьи когти и приторочил к чехлу лука, сказав: «Имя теперь есть у лука — Два Медведя. Тяжелые Филины стрелы нанесли обоим зверям смертельные раны. Почему они не падали? Ведь мы с Хогом и ты из ружья — все попали? И места убойные?».

— Так часто бывает, дружок. Когда есть цель порвать врага и ярость, не замечаем мы, что нас уже убили, — грустно сказал солдат. — Когда идешь в бой с настоящим врагом, помни, — нельзя рассчитывать на первую стрелу. Нельзя полагаться на самый сильный удар. Нужно быть готовым к тяжелому ратному труду, а не к подвигу — тогда все получится, и силы разумно потратишь. А то есть такие духовые людишки — все нахрапом норовят: и в бою, и в жизни — одним рывком. Бывает, рванут, все на одну карту поставят, а удача-то сразу и не пришла. Вот она, удача-то, в одном шаге, а сил нету. Рванул на полную, да не врага, а себя порвал… Бойся так думать Филя!

Старик и женщины готовили церемонию, чтобы успокоить и запутать духи медведей, отвести их от стойбища. Филю с солдатом в таинство не пустили, поручили готовить еду мясную к вечернему празднику. Солдат отличился, готовил в большом котле блюдо. Да так аппетитно все делал, что Филипп засмотрелся. Прогрев котел, солдат обложил дно тонкими пластиками нутряного медвежьего сала. Сальце прилипло к стенкам и начало пошкварчивать. Нарезал крупными кругляшами репу, морковь и картошку (запасли на последнем обмене, выгодно сторговали шкурки и лесную ягоду), уложил снедь подушкой на сало. Дальше — мясо, переложенное сухими грибами и пряными корешками. Потом, сверху, крышку от меньшего котла и валун для гнету. Заложил все быстро, споро, красиво. И после уж только колдовал. Сначала над углями, добиваясь ровного жара, а затем обложил котел калеными камнями, накрыл сверху лапником. Сел победителем и набил трубочку. Кочевники вернулись затемно, довольные и уставшие. Распечатали котел — сладковато-острое мясо таяло на губах. Овощи напитались соками и жирком и были безумно вкусны. Ели и не могли остановиться, запивали крепким чаем и снова ели. Старик сказал:

— Надо проводить души зверей в страну вечной охоты.

Достал из вьюков сверток, развернул. Внутри, бережно обложенная сухим мхом, была длинная праздничная трубка и мешочек с каким-то порошком… Все собрались вокруг костра. На вбитые колышки надели звериные черепа — будто звери тоже сели в круг с людьми. Старик медленно высыпал из кисета табак на бересту, облизнул пальцы, размял, развязал мешочек, посыпал табак буроватым порошком. Филя тихо спросил у Хока, что там такое и Хок шепотом поведал: «Это гриб, его только белки знают, он, гриб этот, — ключ в страну вечной охоты…». Дальше курили трубку по кругу, выдыхая дым на черепа. Старик просил пожелать покоя и удачных охот в другом мире. Филя, затянувшись пару раз, медленно выдыхал дымок, направляя его туда, где раньше у зверей был нос. Вдруг он увидел себя летящим над лагерем, вокруг были звезды, а рядом, плечом к плечу, два медведя и тот, который был поменьше сказал: «Ты, паря, путь продолжай: все должно быть как назначено…»

Очнулись. Солдат тоже видел себя быстро набирающим высоту, правда, в одиночестве. Остальные промолчали. Всполохи костра оживляли черепа. Казалось, эмоции живут на мертвых костях. Утро встретили, наблюдая за догорающими углями, на душе было спокойно и понятно, разговаривать не хотелось. После чая солдат отозвал Филю и старика и сказал:

— Ну что, женщины понесли. Мяса мы заготовили. Филипп многому у тебя научился… Еще останемся — совсем сроднимся, трудно будет уйти в путь, а он нас ждет.

Старик в ответ грустно кивнул. Еще неделю собирались, ладили заплечные мешки, снегоступы, укладывали припасы. О расставании никто не говорил, тихая печаль охватила всех. Прощались не долго, но очень душевно.

— Верю, встретимся еще на пути, — сказал старик, и путники отправились дальше.