Лариса Райт - Последний шедевр Сальвадора Дали

– Твой проект, – коротко откликнулся Ровира.

– Ты только представь. – Художник отошел от окна и принялся ходить по комнате из угла в угол точно с таким полным волнения и энтузиазма видом, с каким вышагивал перед Анной на разрушенной сцене старого театра, рассказывая, чем и как будет наполнен его музей. Теперь его внимание принадлежало мэру. – Я трансформирую двухмерное изображение в трехмерное пространство, я создам нескончаемый сюрреалистический сон в виде гостиной. Губы будут диваном, нос – камином, на котором разместятся часы в духе испанского китча, а по обе стороны от носа я повешу глаза – картины с туманными импрессионистическими видами Парижа и Сены. В зале будет лестница, и, забравшись на нее, зрители через уменьшающую линзу смогут лицезреть лицо Мэй.

– Ты, как всегда, неподражаем. – Мэр не просто смотрел на художника, он им любовался, как произведением искусства, которое создано для того, чтобы поднять настроение и вылечить душу. Когда Дали удовлетворенно замолчал, его друг предложил все-таки отужинать и заверил, что кроме гаспачо, «ничем не полезного для дорогого Сальвадора», в доме найдется еще немало других продуктов.

– Ты же знаешь, – уговаривал он Дали, – такие договоренности гораздо лучше скреплять за столом.

Мастер наконец засмеялся и ответил:

– Да, дела, совершенные на сытый желудок, обычно случаются прибыльнее тех, что происходят на голодный. Когда нет пищи для желудка, соглашаешься на все. В довольствии же можешь рассуждать здраво и никогда не прогадаешь. Отужинаем, Рамон, и город подарит мне еще несколько акров земли под строительство.

Мэр добродушно пожурил художника и посмотрел на Анну, крякнув почти восхищенно:

– Каков! А? – Сеньор Ровира встал и направился к выходу из кабинета:

– Сейчас распоряжусь об ужине. В конце концов, такое дело необходимо отпраздновать достойно.

– Подождите! – Анна и сама не знала, как решилась остановить его. Мэр тут же обернулся. – Я… Мне…

– Анна, – вмешался Дали, – потратила на меня так много времени, что теперь ей определенно пора вернуться к своим делам.

Девушка кивнула и пролепетала:

– Простите.

Мэр выглядел обескураженным. Вряд ли на его памяти был еще хотя бы один случай, когда кто-то осмелился бы отказаться разделить с ним трапезу. С ним и с самим Сальвадором.

– Уговаривать бессмысленно, Рамон. – Дали говорил без каких-либо эмоций, но было очевидно, что перечить ему абсолютно бесполезно. – Анне необходимо вернуться домой. И если мы собираемся спокойно отужинать, то я бы на твоем месте распорядился об автомобиле. В противном случае нам придется провожать девицу на вокзал.

И уточнил в ответ на недоуменный взгляд:

– Она из Жироны.

Мэр коротко кивнул и вышел. В кабинете воцарилось молчание. Анна одновременно была и разочарована (ей бы хотелось, чтобы художник принялся уговаривать ее задержаться еще немного), и благодарна: Дали все решил за нее именно тогда, когда она сама осознала, что пора уходить. Ему больше нечего говорить ей. Он и так сказал слишком много. А она… Она могла бы слушать его еще долго. Всю жизнь. Но для этого у нее есть его искусство.

– Водитель ждет, – объявил мэр, вернувшись. – Не бойтесь, он ездит осторожно.

– Я не боюсь, – смутилась Анна от такой заботы.

– Она на редкость смелая девица, – произнес Дали, и теперь уже Анна зарделась от похвалы. Но все же переспросила:

– Я?

– Ну не я же, – фыркнул художник. – Я столько всего боюсь в этой жизни. А вот ты смотришь ей в лицо, не отворачиваясь.

– Я?! – Анна чувствовала себя беспомощным попугаем, но других слов не находила.

– Ты! Ты привыкла подстраиваться под судьбу, которая не оставляла выбора. Я надеюсь, что и теперь не станешь выбирать.

Анна растерянно смотрела на художника, стараясь найти объяснение его странным словам, но оно оставалось непроницаемым.

На крыльце мэр сердечно пожал ей руку, его жена расцеловала в обе щеки. Дали ограничился кивком и церемонным:

– До свидания, Анна!

Сердце ее забилось, слезы, готовые пролиться, мгновенно высохли, на губах заиграла почти счастливая улыбка. Ведь «до свидания» – это совсем, совсем не «прощай». Она многое поняла сегодня, а лучше всего то, что Дали ничего не делает и не говорит просто так. Он не мог попрощаться с ней навсегда, потому что понимал, что теперь она его ни за что не отпустит. Он останется с ней, даже если они больше никогда не встретятся.

Анна сидела на заднем сиденье шикарного автомобиля, что катил ее к дому, и глупо улыбалась. Она поняла, что заболела. Заболела не просто художником по имени Сальвадор Дали. Им в какой-то затяжной, вялотекущей и неизлечимой стадии она болела давно. Теперь к этому недугу прибавился новый, тоже неизлечимый и гораздо более сильный. Это была болезнь, которая заполняет все твое существо, болезнь, от которой лихорадит, болезнь, которая не отпускает даже ночью, потому что приходит к тебе в сновидениях. И имя этой болезни – страстное желание достичь цели, которую однажды определил как дело всей своей жизни.