Лариса Райт - Последний шедевр Сальвадора Дали

И вот однажды она заметила, как Изабелла, повернувшись за чем-то, задела локтем мольберт, и одна из кистей упала вниз и подкатилась прямо к ноге Анны. Изабелла обернулась, не слишком усердно пошарила взглядом по полу и, ничего не заметив, вернулась к натюрморту. Улучив момент, Анна быстро подняла кисть и еще быстрее спрятала ее в своей сумочке. Никто не заметил ее маневра, но девочке казалось, что внимание класса приковано именно к ней. Щеки пылали, биение собственного сердца грохотало по сравнению с еле слышным шуршанием карандашей и ластиков.

– Анна, детка, тебе нехорошо? – раздался обеспокоенный голос учителя. – У тебя жар? – Пытливая рука прикоснулась ко лбу девочки.

– Все в п-п-порядке, – промолвила Анна чуть слышно, еще пуще краснея.

– Но я же вижу! Может, тебе лучше пойти домой?

– Да, наверное. – Анна торопливо схватила вещи и выскочила из класса, испытывая одновременно и страшные угрызения совести, и огромное облегчение.

Она не запомнила дороги домой. Влетев в квартиру и едва взглянув на мать, выпалила:

– Мне надо закончить натюрморт.

– А почему вас отпустили?

Анна уже закрывала дверь в свою каморку.

– Не знаю. Велели закончить дома. – Соврать, глядя матери в глаза, она бы не смогла.

С заходящимся в приступе удушливого стыда сердцем она достала из сумки свое сокровище. Кисточка была еще прекрасней, чем ей казалось. Шелковые тончайшие волоски застыли, как солдаты, готовые нарисовать самую красивую картину на свете. Анна положила лист со своим натюрмортом на стол и принялась за работу. С таким удовольствием не писала она никогда прежде. Руки, казалось, двигались сами, влекомые чудесной кистью. Фрукты получились свежими, натуральными. Анна смотрела на картину, и ей мерещилось, что она слышит запах персиков.

– Мам! – позвала она, когда закончила. Мать вошла в комнату. – Что скажешь?

Девочка показала натюрморт.

– Здорово!

Похвала была искренней. Но никакого удивления мама не проявила.

– Здорово, – повторила она, – впрочем, как всегда.

– Но это гораздо лучше, чем всегда! – расстроилась Анна.

– Разве?

Причина ее расстройства была непонятна.

Девочка схватила папку своих рисунков, отыскала несколько натюрмортов, разложила их на столе рядом с только что законченным:

– Разве нет разницы?

– Ну, здесь разные фрукты. А вот тут на самом крайнем еще и кувшин.

– И только? – Анна была разочарована.

– А должно быть что-то еще?

– Конечно! Сегодня у меня должна быть новая техника. И свет должен быть лучше, и краски.

Девочка почти плакала.

– А сегодня что-то случилось?

– Мне дали попробовать новую кисть.

– Ну и что?

– Ну, ею рисовать гораздо приятнее.

Взгляд матери выхватил на столе лежащую кисть, снова пробежался по рисункам.

– Знаешь, Анна, возможно, я ничего не смыслю в технике живописи, в цвете и так далее, в искусстве вообще, но могу сказать тебе одно, что очевидно любому человеку, даже далекому от творчества: никакие кисти не сделают из ничтожества великого художника. И наоборот: дай таланту хотя бы перо и он подарит миру шедевр.

Мать давно ушла, а Анна все продолжала смотреть на свои натюрморты. Как ни старалась, она не могла найти явные преимущества последнего перед остальными. Она понимала, что мама права, а теперь видела еще и наглядные доказательства этой правоты. А кроме того, она знала, что Изабелла со всеми ее волшебными кистями, чемоданом красок, механическим мольбертом, водителем и гербовой бумагой никогда не станет не то что знаменитым, но даже просто художником.

На следующий день Анна пришла в класс раньше всех и положила кисть на стул Изабеллы. Она исправила свою ошибку. Она была уверена, что вернула бы чужое даже в том случае, если бы натюрморт затмил все ее ожидания. Она бы не смогла присвоить себе то, что ей не принадлежало. Но тем не менее стыд от содеянного не покидал ее и по прошествии пяти лет. Воспоминания были неприятны. Да, она вернула кисть, но это никак не могло исправить того, что она ее взяла. Выходит, Дали прав. Незачем стремиться исправлять ошибки. Это не приносит облегчения. А вот принятие этих ошибок облегчение приносить должно. Если ты принял и осознал – значит, в чем-то оправдал себя. А человеку, который живет в ладу с самим собой, нечего стыдиться.

– А вы не переживаете из-за своих ошибок? – спросила она художника.

– Не слишком. Я ведь не могу их исправить.

– А если бы была машина времени?

– Если бы да кабы… – Он поморщился.