Лариса Райт - Последний шедевр Сальвадора Дали

– Расскажите!

– Рассказать?

Полсекунды сомнения, потом энергичный кивок:

– Собственно, почему бы и нет?

Художник встал рядом с Анной и указал рукой через площадь:

– Что скажешь об этом кедре? – Он имел в виду обычное дерево, одиноко стоящее поодаль. Анна неопределенно пожала плечами. Дерево как дерево. – Когда мы только пришли сюда, я сразу обратил внимание на его нелепость. Среди моих творений ему вряд ли найдется место. Но сейчас я так не думаю. По мне так эта неуемная растительность на его ветвях сейчас весьма кстати. Я и так уже слишком нагрелся в своем костюме. А когда я говорю о Гала, перегреваюсь чрезвычайно. Так что кедр со своей тенью – то, что нам сейчас необходимо. Пойдем!

И Дали двинулся через площадь, нисколько не сомневаясь в том, что благодарная слушательница следует за ним по пятам.

Художник дошел до дерева, скинул с себя пиджак и уселся прямо на него.

– А ты, давай, садись на свой мольберт, – велел он девушке. – Все равно там ничего ценного. Раздавишь – не жалко.

Анна только сейчас заметила, что все это время таскала за собой мольберт. Странно. За эксцентричным разговором она даже не замечала тяжести своей поклажи. Зато теперь резко почувствовала, что плечо, на котором на ремне болтался мольберт, буквально отваливается. С неприкрытым облегчением она скинула с себя деревянный ящик и удобно расположилась на нем, прислонившись спиной к стволу дерева и скрестив ноги.

– Все началось с авторучки, – начал Дали будничным голосом.

«Господи! О чем это он?! Какая ручка, если я спрашивала о любви?!»

– Однажды друг родителей подарил мне авторучку. Даже и не помню, сколько мне было лет: шесть, восемь, десять… Подарил ручку, и я влюбился.

– В авторучку?! – Девушке не удалось сдержать удивления. Она ожидала услышать совсем другую историю.

– Ну, конечно же нет! – Мэтр посмотрел на нее как на умалишенную. – Как можно влюбиться в авторучку?! Право, смешно! На конце ручке был стеклянный шар, внутри которого на санях ехала куда-то прекрасная дама в теплой шубке, а над ней кружились хлопья снега. Никогда до этого момента я не видел ничего более волшебного и чудесного. Конечно же я влюбился на всю жизнь, сразу и навсегда. – Голос художника звучал торжественно и немного печально, словно он посвящал Анну в волшебную тайну вселенной. – Идиоты-взрослые только посмеивались. Каждый считал своим долгом обязательно уверить меня, что все пройдет. Но я знал, что это навсегда. Знал и не ошибся.

Дали сделал паузу. Анна не знала, как реагировать. Что думать об этой странной истории? Была ли она правдой или выдуманной только что небылицей – насмешкой над ней, вздумавшей совать свой нос в личные дела великого мастера? Между тем тот решил продолжать:

– В сентябре двадцать девятого я жил в Кадакесе. Писал картины и продолжал делать то, что мне предписывало делать мое имя: спасал искусство от пустоты. Я был занят творчеством и ничем более. Тратить время на женщин казалось мне пустым времяпрепровождением, совершенно недостойным того, кто интересуется философией Канта и Ницше. Конечно, в обществе ходили слухи о моей странности. Мои выходки имели успех. Меня приглашали, обо мне говорили и ждали, что же еще выкинет этот худющий юноша с закрученными усами и набриолиненными волосами. О! Я уже тогда был мастер на величайшие представления. И удивлял не только общественность, но и друзей. Я как раз увлекся созданием ароматов. Когда-нибудь парфюм «Сальвадор Дали» обязательно станет изюминкой мировой косметики и знаменитым брендом. Но для всякого успеха нужна работа. И я работал, трудился не покладая рук. Не могу сказать, что сразу достиг совершенства, но мне всегда нравились эксперименты. Одним из них я и собирался поделиться с друзьями. Как-то позвал к себе в поместье Рене и Поля [16]с женами, которых прежде не видел. Я думал спуститься, увенчанный только что созданным запахом: смесь клея, козлиных испражнений и лаванды. Я даже нанес на свои волосы этот необычайный аромат, но какой-то шум привлек мое внимание, и я выглянул в окно. Знаешь, на улице было тихо. Так что шум был знаком судьбы, проведением, святым знамением, если хочешь. Я выглянул и остолбенел. Там стояла она!

Художник замолчал. Он будто замер в немом восхищении. Анна могла поклясться, что в эту секунду он буквально видит перед глазами картину, которую рисует своей слушательнице. Ей не терпелось услышать продолжение. Девушка позволила себе спросить: