Гуго Вормсбехер - Шаг влево, шаг вправо...

Предисловие подписано "От издательства", но в этой фразе проглядывает всё тот же работник оккупационной газеты, пытающийся убедить "массы" в результативности своей политики даже в сфере духовной жизни (как известно, в ГДР после войны было очень развито в литературе движение за массовость и демократизацию творчества путем широкого вовлечения в него "шрайбенде Арбайтер" — "пишущих рабочих"). Во всяком случае, предисловие не дает оснований предполагать, что это сами авторы, даже пусть под воздействием оглушающей радости от предстоящего наконец-то выхода их произведений в форме книжки, могли сказать такую фразу серьезно.

Эпиграфом к сборнику был вынесен "Советско-немецкий сонет" Иоганнеса Вайнингера (подстрочный перевод мой):

Если учесть, в какое время и после каких лет этот сонет был написан, то можно сказать, что из его поэтических и смягчающих образов прямо-таки кричит драматизм тогдашнего положения советских немцев и их литературы. "Арфа" советской немецкой литературы после сорока лет советской власти действительно опять только еще "вступала" в советскую литературу, и после репрессий тридцатых годов, после трудармии сказать, что у этой арфы "недостает некоторых важных струн", значило выразиться весьма мягко: она осталась почти вообще без струн. И ее "несмелые звуки" вполне отражали уход советских немцев в себя, который до сих пор воспринимается многими советскими людьми как непонятная национальная замкнутость. И не могли, не имели права струны этой арфы нарушить "гармонию" всей советской литературы, зарокотав вдруг трагически, гневно и непокорно. "Шаг влево, шаг вправо…" — это не было забыто, это и не давали забыть. Трагизм положения советской немецкой литературы и всего народа переносился, может быть, чуть легче лишь потому, что советские немцы, несмотря на всё пережитое, по-прежнему верили в идеалы социализма (в этом мы еще убедимся на других примерах), поэтому звуки их арфы были и остаются в идеологическом отношении до сих пор так "ясны и чисты".

Если пролистать сборник "Рука об руку", в определенной степени обобщивший творчество первых нескольких лет, мы получим довольно полное представление о том, что писали советские немецкие поэты (точнее, что публиковалось тогда из их творчества) — после тяжелейшей войны, трудармии, несправедливостей, дискриминации целого народа, фактического уничтожения его культуры и литературы, когда до его реабилитации оставалось еще целых пять лет. Уже названия стихов дают представление о их темах и содержании: "Дядя Генрих голосует", "Осень", "Дом и родина" (об успехах родины, позволяющих и лирическому герою иметь теплый, светлый, защищенный от "зимы" дом), "Я пою мой народ" (о дружной работе советских немцев вместе с другими народами в стране Ленина), "Новая река" (о строительстве ГЭС), "Что нас от победы к победе ведет…", "Ленин", "Енисей", "Впереди времени", "На лыжах", "Почтальон", "Мне можно позавидовать", "Зима сказала: до свиданья", "Утренний привет", "Советские флаги в космосе", "Советская звезда", "Голос с Целины", "Пою мою страну", "Миллионы пудов", "Комсомол", "Гость из Африки" и т. д. Пожалуй, только в двух стихотворениях можно было, и то лишь посвященному читателю, предположить связь с запретным прошлым, но тем более унизительное впечатление они производят. Это стихи "Иван и Иоганн" и "Баллада о лесе" Зеппа Эстеррайхера, в которых блестящей техникой стихосложения из начисто отринутых мрачных, гибельных трудармейских впечатлений создается праздник свободного труда и "борьбы" за выполнение плана…

Действительно, этот сборник вполне подтверждал правильность констатации "советско-немецкого сонета": "ни один, ни один не нарушает гармонии посвященных советской стране высоких песнопений". Если судить по нему о жизни советских немцев, то можно предположить, что никогда она — ни до, ни после — не была такой счастливой и безмятежной, как в те годы.