Сюльви Кекконен - Амалия

— Ух, и воняет же здесь овчиной! Ну, Амалия, бросай-ка свои бабьи дела, тряпье и ножницы да получай в хозяйство коня! — Он смотрит на растерянную Амалию, смеется и продолжает: — Верно, верно, я принес тебе извещение — вон оно на столе, вместе с газетами.

Амалия медленно поднимается, стряхивает с подола обрезки тряпок, кладет ножницы на табуретку и подходит к столу. Действительно, это бумажка, в которой ясно написано, что завтра же в селе ей надо получить Воронка, которого забрали, когда началась война. Она перечитывает бумажку несколько раз, садится и, подперев руками голову, вспоминает.

В годы войны Амалия иногда видела сны о Воронке., В этих снах Воронок всегда подымался на дыбы, это был молодой, гордый, черный с блеском конь, гораздо красивее того жеребчика, которого отец когда-то привел из Ээвала в только что отстроенную конюшню Ийккала. Воронок был жеребенок хорошей породы, рожденный от чистокровной кобылы. Отец привел его в то лето, когда уже заканчивалось строительство Ийккала. Тогда же перенесли сюда из Ээвала и хлебный амбар. Его поставили так, чтобы он заслонял двор от северного ветра. Очень красив тот амбар с выросшей перед ним рябиной. Молодой хозяйкой привезла Амалия эту рябинку из лесу и посадила. Еще перед «зимней войной» рябина впервые зацвела, но никогда на ней не было так много цветов, как прошлым летом, первым вдовьим летом Амалии...

Амалия вспоминает тот год, когда была посажена рябина. Тогда Амалия жила заботами об устройстве своего гнезда. Ей помогал отец. Таави был на действительной военной службе и приезжал лишь на побывку. Отец и Амалия, создавая Ийккала, брали за образец Ээвала. Даже изба Ийккала — это как бы зеркальное отражение малой избы Ээвала. Малая изба Ээвала выходит окнами на север, а Ийккала — на юг. Прежде всего отец выбрал место для колодца. Потом, приняв его за центр, разработал и весь план построек. Колодец выкопали на возвышенности, глубокий, с высоким журавлем. Вода льется из бадьи в корыто и течет по долбленому деревянному желобу в коровник.

Амалия смотрит в окно. Отсюда видны выстроенные в ряд под общей драночной крышей хлев, кормовая кухня, конюшня, кормовой сарай и дровяной сарай. У кормового и дровяного сараев нет обшивки, стены просто тесовые. Стены хлева бревенчатые и хорошо обшиты. На чердак можно въехать прямо на лошади с возом сена по косому помосту над дверью кормовой кухни. Сено тогда легко сбрасывать и коровам, и лошадям. Крыша длинного скотного двора переходит в навес над задним двором. Навес защищает от дождей выбрасываемый из конюшни и хлева навоз, а у дровяного и кормового сараев под навесом стоят сани и повозки. Специальный сарайчик для инвентаря отделен от дровяного сарая стенкой. Сельскохозяйственные машины Ийккала хранятся до сих пор в Ээвала. Пааво уверяет, что ему доставляет удовольствие видеть машины в своих сараях. Пааво говаривал иногда, что когда-нибудь он еще вернется в Ээвала и поработает киркой. Амалия не верит, что Пааво действительно способен на это. Правда, при разделе наследства брат настоял, чтобы за ним остались шесть гектаров старой пахотной земли Ээвала и еще участок пригодного для обработки болота.

Амалия долго смотрит на свой скотный двор. За каких-нибудь десять лет он стал совсем серым.

Когда вся постройка была закончена, а двор был еще завален строительной щепой, отец сказал Амалии: «Теперь, я думаю, ты сама сумеешь позаботиться, чтобы хлеб у вас не переводился». И тогда ей показалось обидным, что отец ни разу не упомянул имени Таави. Он говорил так, будто чувствовал, что она одна будет управляться со всем хозяйством.

Вскоре после этого отец однажды уснул и во сне переступил порог вечности. «Счастливый конец», — сказал Пааво, когда пришел в Ийккала сообщить о смерти отца. Пааво тем летом отдыхал с семьей в Ээвала. Накануне вечером отец показал сыну составленное им завещание и даже объяснил, как бы он хотел быть похороненным. Задача Пааво и Амалии была облегчена — отец. сам продумал организацию своих похорон. С помощью тетушки Ийды они все устроили согласно его последнему желанию. Тогда Амалии даже казалось, будто отец наблюдает за всем своими спокойными голубыми глазами. Таким она привыкла видеть его.

И только когда уехал Пааво с семьей и из труб Ээвала уже не поднимался дым, Амалия по-настоящему поняла, что отца больше нет.

Две коровы из отцовского имения перешли в хлев Ийккала. Остальной скот Ээвала и всех своих лошадей отец продал перед смертью. Он даже продал большое крайнее поле. Таким образом Ээва и Ааретти получили свою долю материнского наследства деньгами, и отец припас еще такую же сумму, чтобы им выплатили после того, как он уйдет из жизни. Видимо, после смерти матери отец настолько серьезно был занят разделом имущества, что ни о чем ином уже не мог думать. Даже от общественных дел он устранился, ссылаясь на свой возраст.