Мартин Эмис - Лондонские поля

— Сядьте, — устало сказала она, указывая на кушетку.

Я сел, положив дневники на пол у своих ног.

— Значит, вы их прочли.

— Это не составило труда, — сказал я. — Не мог от них оторваться.

Она улыбнулась самой себе, как-то скрытно, и потому я добавил:

— Вы прекрасно владеете языком и много чем еще. В сущности, я вам завидую.

— Все? Вы прочли все?

— Ну да.

Она вспыхнула — к собственной безмерной досаде. Какое-то время я наблюдал настоящее световое шоу: ее оливковая кожа мутнела, становясь фиолетовой. Да, во тьме ее присутствовали какие-то оттенки розового. Она оправила кромку своего халата и сказала:

— Значит, вам все известно о моем сексуальном…

— Вашем сексуальном… пунктике? Пристрастии? Жупеле?

— Извращении.

— Да ну! Это дело вполне обычное.

— Разве?

Теперь она смотрела на меня вполне открыто. Нижняя губа ее была выпячена со сдерживаемой враждебностью. Надо бы мне теперь же это уладить, подумал я. Иначе все может кончиться. И если я хочу от нее правды, то и сам должен выложить ей всю правду. А правда от нее мне необходима.

— Вы собираетесь «обратиться в полицию» по этому поводу? — спросила она.

— Знаете, все мы претерпеваем своего рода агонию, большинство из нас, — сказал я. — И я здесь не для того, чтобы вас судить.

— Благодарю покорно. А для чего вы здесь?

Я был близок к полному признанию, но сказал:

— Я просто-напросто наблюдатель. Или слушатель.

— И что мне в этом? Вы для меня лишь нежелательное осложнение.

— Может быть, и нет. Может быть, я помогу все упростить. Меня заинтриговали ваши слова о смерти любви… Николь, позвольте мне быть вашим дневником.

В этот момент она, должно быть, приняла решение. Почему она это сделала, я уяснил непосредственно перед уходом. Мы начали с визита Кита и говорили около сорока пяти минут. На все мои вопросы, даже самые дерзкие, она отвечала с продуманной ясностью и напряженным стремлением ничего не упустить. Я с трудом подавлял соблазн делать записи. А потом она бросилась в странствие по квартире: прошла по внутреннему коридору, скрылась в спальне, появилась снова.

— Я собираюсь выполнить свое обещание и удалиться, — сказал я. — Можно будет позвонить вам завтра? О! Вы же скорпион, правда? Когда у вас день рождения?

Вопрос, конечно, был возмутителен. Что со мной творится? Кем это я себя возомнил? Но она, казалось, ничего не имела против.

— Не в ночь ли Гая Фокса?

— Именно тогда. В Ночь Костров.

— А вы знаете, что в этот же день будет еще и полное затмение?

— Знаю. И это замечательно, правда?

Мы оба встали, а затем совершили нечто такое, что люди едва ли совершают в реальной жизни. Мы глядели друг на друга — двадцать секунд, тридцать, сорок. Для меня, с моими глазами и остальным прочим, это было особенно трудно. В какое-то мгновение, когда она вздрогнула, я заметил легчайшие следы небрежения на ее сильно скошенных зубах. Изменение цвета (слоистое, по вертикали) само по себе было фаталистическим. Ладно, мол, чего беспокоиться? Именно эти пятнышки нанесли мне в тот день первый и единственный эротический укол, а отнюдь не теплые очертания ее грудей и не убежденность в полной ее наготе под хлопчатобумажной тканью халата, столь сладостно несвежей. Никто не глядел на меня так очень долгое время; и я был тронут. Когда она собралась произнести то ли утверждение, то ли вопрос, я понимал, что именно назревало, и знал, что полностью это заслужил.

— Вы не…

— Не говорите этого! — воскликнул я (к собственному изумлению) и обхватил ладонями уши. — Пожалуйста. Пока что не надо. Умоляю, не говорите этого.

И тогда она подняла руку, чтобы стереть или прикрыть улыбку, которая, она знала, была неприятной.

— Боже мой, — сказала она. — Вы, значит, и в самом деле…

На обратном пути двое матерящихся малышей предложили мне горсть карамелек: «пулек», или «фишек», как их здесь называют. Я колебался, выслушивая писклявые непристойности, в изобилии расточаемые семилетками.

Действительно, стоит задуматься о том, что я делаю, принимая сладости от странных деток.

Перед моим уходом Николь вернула мне свои дневники, попросив выбросить их в какую-нибудь мусорку. Я постарался сохранить невозмутимый вид. Не мог же я ей сказать, что потратил полдня, ксерокопируя их в полном объеме. У Марка Эспри есть ксерокс, милая маленькая вещица. Кажется, что он работает на манер тостера, но это когда он работает, чего невозможно добиться — по крайней мере, сейчас. Мне пришлось отправиться в Бангладешское мини-издательство, что на Куинзуэй. Дело это оказалось весьма обременительным и стоило достаточно дорого, чтобы ввергнуть меня в денежную панику. Я тотчас дал трещину и позвонил Мисси Хартер в «Хорниг Ультрасон». Само собой, я не говорил непосредственно с нею, я разговаривал с ее ассистенткой, Джэнит. Нет, и это не совсем правда. Я говорил с ассистенткой ассистентки Мисси Хартер, с Барбро: ассистенткой Джэнит. Мисси Хартер, по-видимому, мне перезвонит.