Джеральдина Брукс: Люди книги

После установили мемориальную доску Камалям в саду музея. Я часто туда ходила. Выпалывала сорняки под кипарисовыми деревьями, отщипывала сухие лепестки с цветов. Однажды музейный служитель увидел меня за этим занятием и спросил, не хочу ли я поработать у них уборщицей.

В шаббат здесь очень тихо. Некоторые люди, возможно, скажут, что это — кладбищенская тишина. Меня это не беспокоит. Я терпеть не могу шум, который издает мой пылесос. Предпочитаю часы, когда я в тишине хожу из комнаты в комнату и сметаю пыль тряпкой. В библиотеке работаю дольше всего. Я спросила, и помощник библиотекаря ответил мне, что здесь более ста тысяч книг и более шестидесяти миллионов страниц документов. Думаю, это хорошее число: по десять страниц на каждого умершего человека. Бумажный памятник людям, не имеющим могил.

Когда думаешь об этом, маленькая книжка среди многих кажется чудом. Может, это и было чудо? Во всяком случае, я в это верю. Я стирала пыль с этих полок более года. Каждую неделю взяла себе за правило снимать из секции все книги, протирать полки сверху и снизу, стряхивать пыль со страниц. Меня научила этому Стела, когда я ухаживала за книгами в квартире Камалей. Память об этом и о том времени не пропала. Мне всякий раз приходила на ум эта картина, когда я делала эту работу. Возможно, это помогло мне увидеть.

В тот день в библиотеке я подошла к секции полок, которые чистила неделю назад, и начала вынимать книги из следующей секции. Они были более старыми, так что я обращалась с ними особенно бережно. Я взяла в руку одну книгу, взглянула на нее. Открыла. И вернулась в Сараево, в кабинет эфенди Камаля. Мне представилась Стела, она стояла подле меня и дрожала. Причину ее волнения я тогда не вполне понимала. Должно быть, эфенди Камаль сделал что-то, что ее напугало. А потом я словно услышала голос эфенди Камаля:

— Лучшее место спрятать книгу — это библиотека.

Я не была уверена, что делать. Знала лишь, что книга здесь. Но это казалось странным: как получилось, что столь знаменитая старинная рукопись вот так сунута на полку.

Вот что я им сказала, когда они — главный библиотекарь, директор музея и еще один человек, которого я не знала, но который был похож на солдата, который, казалось, знал все об этой книге и о Серифе Камале — задали мне вопрос. Я нервничала, потому что они вроде бы мне не верили. Не могли поверить в то, что возможно такое совпадение. А когда я нервничаю, еврейские слова вылетают из головы. Я забыла слово «чудо» и сказала «знак».

Но в конце концов человек, похожий на солдата, понял меня. Он улыбнулся мне доброй улыбкой. Затем повернулся к другим и сказал: «Почему бы и нет?» Вся история этой книги, то, что она дожила до наших дней, была чередой чудес. Так почему бы не произойти еще одному чуду?

Меня разыскали в пещере на высоте шестьсот метров, в ста километрах от ближайшей линии связи.

Записка, которую доставил мальчик-абориген, показалась мне странной. Я не знала, что и подумать. Подросток был смышленый, к тому же шутник, а потому я решила, что меня разыгрывают.

— Нет, мисс, в этот раз никакого обмана. Это человек из Канберры. Он весь день звонил. Мы ему говорили, что вы в поле, но он звонил и звонил, даже когда Бучер на него накричал.

Бучер был дядей мальчика, управляющим на скотоводческой ферме. Мы жили у него в Джабиру, когда не работали в поле.

— Он объяснил, в чем дело?

Мальчик склонил голову набок с двусмысленным выражением, которое могло означать «Не знаю» или «Знаю, да не скажу».

— Вы уж лучше придите, мисс, а то Бучер и на меня наорет.

Я вышла из пещеры и зажмурилась от яркого света. На черной поверхности скалы алели полосы руды: их покрасил большой багровый диск солнца. Равнина внизу нарядилась в ярко-зеленую одежду. Серебрились лужи, не высохшие после вчерашнего ливня. Настал «гунумеленг» — один из шести погодных сезонов, по определению аборигенов. Белые обходятся без этих тонкостей и делят год на два сезона — сезон дождей и сухой. Вместе с «гунумеленг» пришли первые бури. Через месяц вся равнина уйдет под воду. Так называемая дорога, и в сухой сезон представляющая собой грязную тропу, станет непроходимой. Я надеялась задокументировать эту часть пещер и хотя бы минимально законсервировать рисунки до наступления большого сезона дождей. Меньше всего мне хотелось трястись два с половиной часа до станции ради разговора с каким-то болваном в Канберре. Далеко внизу, там, где кончалась тропа, я увидела любимую «тойоту» Бучера. Он не позволил бы мальчишке управлять ею, если бы речь шла о пустяке.