Джеральдина Брукс - Люди книги

Розы оплели окна дворца. Нура позировала мне, откинувшись на подушки. Я пыталась передать блеск фруктов, уподобляя их рыжим прядям в ее волосах. Лицо ее было серьезным и печальным. Она теребила жемчужное ожерелье.

— Твое искусство принесет тебе удачу. Ты хотя бы сможешь предложить что-то завоевателю, если наш город сдастся.

Я уронила кисть. Она оставила шафрановое пятно на бледной глазури пола.

— Не удивляйся так, — сказала она. — Стены у нас толстые, но предательство легко их пробьет.

— У тебя есть причины бояться этого? — задохнулась я.

Она тряхнула головой и рассмеялась.

— О, да, у меня есть причины. Сын эмира, Абу Абдаллах… Его сторонников все больше, а отец слабеет.

Как я уже говорила, Нура была рослой, вот и сейчас она легко дотянулась до высокого окна и ухватилась за ветки розового куста. В этот момент я заметила округлость ее живота. Об этом она не говорила, и я — тоже. Был ли будущий ребенок ей так же ненавистен, как и момент, в который она его получила? Поскольку я не знала, то решила молчать об этом.

Она повернулась с веткой в руках.

— Сомневаюсь в том, что увижу весной эти розы, — сказала она.

Ее голос не был ни печальным, ни испуганным. Она произнесла эти слова как само собой разумеющееся. Должно быть, лицо мое выразило ужас, потому что она подошла и обняла меня.

— Мы не можем знать своего будущего, не можем и изменить его, — прошептала она. — Лучше реально смотреть на эти вещи. Но у нас пока есть время. Так что надо ценить его.

И я пыталась следовать ее совету. Были часы, иногда даже дни, когда я не испытывала страх. Думаю, если доживу до старости, не вспомню дней лучше тех, когда она мне позировала. Раньше я боялась состариться в этом дворце, а теперь это было все, на что я надеялась.

Ночи становились холоднее. На рассвете я проснулась, дрожа всем телом. На постели я была одна. Она стояла на коленях, молилась на чужом языке. В руках у нее была маленькая книжка.

— Нура?

Она вздрогнула и сделала движение, словно стараясь спрятать книжку. Повернулась ко мне. Ее лицо было суровым.

— Не называй меня так! — сказала она свирепо.

Я вздрогнула, и она оттаяла.

— Это напоминает мне о вонючем эмире.

— Каким именем я могу тебя называть?

— Прежде я была Изабеллой. Это мое христианское имя.

— Изабелла… — сказала я, пробуя на вкус незнакомые звуки.

Раскинула руки. Она подошла ко мне, и я спросила, не могу ли я посмотреть книгу. Когда она закрывала ее, я увидела что-то красочное. Мы вместе стали ее рассматривать. Красивая маленькая книжка, со множеством ярких иллюстраций. Картинки не копировали точно натуру, по и не были условными. Это был интересный сплав того и другого. Святой или ангел на одной картинке мог быть не отличим от него же на следующей, однако имелись детали, такие как собачка, или деревянный стол, или сноп пшеницы — все это художник взял из жизни.

— Это Часослов, — сказала она. — Тут написаны молитвы. Все, как у вас: фаджр — на рассвете, магриб — на закате. У христиан тоже есть утренние молитвы, та, что мы совершаем на рассвете, называется заутреня, а к концу дня — вечерня. Есть и другие.

— Художник очень талантлив, — сказала я. — Ты можешь прочесть, что здесь написано?

— Нет, — сказала она. — Я не могу читать латинский текст. Но я знаю большинство молитв наизусть, а картинки помогают мне их вспомнить. Мне принес эту книжку врач. Это было очень любезно с его стороны.

— Но врач… он ведь еврей?

— Да, конечно. Нетаниел Леви — настоящий еврей. Но он уважает все религии, и к нему обращаются люди разных исповеданий. Иначе как бы он работал на эмира? Эту книжку подарила ему семья покойного христианского пациента.

— Но ведь это опасно. Он знает, что ты молишься христианскому Богу.

— Я ему доверяю, — сказала она. — Он — единственный, кому я доверяю. Ему и тебе.

Она внимательно посмотрела на меня золотыми глазами, легко провела рукой по моему лицу и улыбнулась редкой, веселой улыбкой. Я ткнулась головой в ее плечо, ища теплоты.

Затем были всадники. Они пробили крепостные стены и вскочили во двор. Стучали по камням копыта. Слышались лязг металла и крики.

Я ощутила на горячем плече холод ее руки.

— Ты плакала во сне, — прошептала она. — Тебе снова снился отец?

— Нет, — сказала я. — На этот раз — нет.

Мы молча лежали в темноте.

— Мне кажется, я знаю, что тебе снилось, — сказала она наконец. — Меня тоже не покидают эти мысли. Время молчания прошло. Мы должны что-то придумать. Надо сообразить, что будет лучше всего.