Дэвид Лодж - Терапия

- Возможно, в итоге мы целиком снимем фильм совсем в другом месте, - сказал Пузан, - где-нибудь на Балтике или на Черном море.

Мы пообедали в ресторанчике в Нюхавне - там был «шведский стол», а потом пошли в городской музей, где есть комната Кьеркегора.

Пузан очень волновался в предвкушении, но все обернулось некоторым разочарованием, по крайней мере мне так показалось. Крохотное, для музея, помещение - тридцать футов на пятнадцать, немного мебели и с полдюжины застекленных витрин со всяким хламом, имеющим отношение к Кьеркегору: его трубки, его лупа, несколько картинок и старые книжки. В антикварном магазине ты даже не обратила бы на них внимания, но Пузан завис над ними, словно над какими-то священными реликвиями. Особенно его заинтересовал портрет невесты Кьеркегора, Регины. Около года они были помолвлены, а потом он разорвал помолвку, но, по словам Пузана, сожалел об этом до конца своих дней. Эта маленькая картина маслом изображала молодую женщину в зеленом платье с глубоким вырезом и в наброшенной на плечи темно-зеленой шали. Пузан не мигая пялился на картину минут пять.

- Она похожа на тебя, - в конце концов выдал он.

- Ты думаешь? - спросила я.

Глаза у нее были темно-карие и такие же темные волосы, так что, видимо, он имел в виду ее большие сиськи. Вообще-то, если быть честной, рот и подбородок у нее немного смахивали на мои, и она, кажется, была веселой - намек на улыбку и огонек в глазах. Чего не скажешь о Кьеркегоре, если судить по одному рисунку в той же витрине: тощий, скрюченный, длинноносый чудаковатого вида человек в цилиндре и с зонтиком под мышкой, который он держал, как ружье. Пузан пояснил, что эту карикатуру сделали для газеты, когда Кьеркегору было уже за сорок, и указал на другой рисунок, выполненный другом философа, когда тот был молодым человеком, и здесь он выглядел довольно симпатичным, но карикатура почему-то казалась более достоверной. Скрюченная спина у Кьеркегора была от искривления позвоночника. Работать он предпочитал стоя за конторкой, которая находилась в той же комнате среди прочей мебели. Пузан сам немного постоял за ней, делая пометки в своем блокноте, и маленькая девочка-немка, пришедшая в музей со своими родителями, уставилась на него, пишущего, и спросила у отца:

- Ist das Herr Kierkegaard?

Я засмеялась, потому что нельзя было представить никого, менее похожего на Кьеркегора. Пузан услышал мой смех и обернулся.

- Что такое? - спросил он.

Когда же я объяснила, он покраснел от удовольствия. Он просто одержим Кьеркегором, особенно его отношениями с этой Региной. Напротив конторки стояло что-то типа буфета высотой футов пять. В музейной брошюре Пузан вычитал, что его сделали по специальному заказу Кьеркегора для хранения памятных вещей, связанных с Региной. Кажется, она умоляла его не разрывать помолвку и сказала, что была бы счастлива, если бы он позволил ей провести остаток жизни с ним, даже если бы ей и пришлось жить в маленьком буфете, вот дура.

- Поэтому внутри нет ни одной полки, - объяснил Пузан. - Чтобы она могла в нем поместиться.

Клянусь, когда он зачитывал это место из брошюры, на глаза у него навернулись слезы.

В тот вечер мы поужинали в ресторане отеля: кухня простая, но продукты великолепные, в основном прекрасно приготовленная рыба. Я взяла печеного палтуса. Я тебя утомила? О, отлично, мне просто показалось, что у тебя на секунду закрылись глаза. Ну так вот, на протяжении трапезы я все время пыталась свернуть беседу на «Соседей», а он настойчиво возвращался к Кьеркегору и Регине. Меня уже просто затошнило. И еще мне очень хотелось после ужина посмотреть ночной Копенгаген. Я имею в виду, что у него репутация города без предрассудков, со множеством секс-шопов, видеосалонов, живых секс-шоу и всякого такого. Правда, сама я ничего подобного не заметила, но думала, что где-то же это должно быть. Я хотела разведать кое-что и для себя, для своего проекта «Уэстэндеры». Но на мои намеки на сей счет Пузан отреагировал как-то очень вяло, можно было подумать, что он не хочет меня понимать. Я решила, что он, наверно, рассчитывает на секс-шоу с нашим участием, но нет. Около десяти пятнадцати он зевнул и сказал, что день был долгий и, вероятно, пора закругляться. Я прямо обалдела… и, должна признаться, была немного задета. То есть он мне не очень-то нравился, но я ожидала, что он проявит свою симпатию ко мне как-то более ощутимо. Я не могла поверить, что он притащил меня в Копенгаген только для того, чтобы разговаривать о Кьеркегоре.