Лоррен Фуше - Между небом и тобой

– Легкое не задето.

– Как она там?

Отвечаю:

– Давление поднимается, но все-таки я перелью кровь – ту, что мы запасли.

Пока готовили стол, мой ассистент взял у ребенка кровь для анализа. Как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть, и я попросила еще до того, как придут результаты, запасти несколько пакетов крови нулевой группы с положительным резусом, она подходит всем. Сама по себе работа хирурга – это примерно час, не больше, но организм подвергся серьезному шоку, мало ли что. Слежу за гемодинамикой, постоянно измеряю давление с помощью катетера, введенного в артерию на запястье. Считаю, что девочку не надо будить, пусть поспит, а я прослежу за свертыванием крови, продолжу переливания, согрею ее, пусть сердце отдохнет до тех пор, пока мы не будем точно знать, что никаких осложнений с его стороны, равно как и со стороны почек или легких нет, пока я не увижу, что больше совсем не кровит. В течение суток точно разбужу. Ну надеюсь, надеюсь.

Быть врачом трудно, потому что мы постоянно на грани: с одной стороны – спасаем пациента, с другой – должны быть всегда готовы к смерти. Мы защищаем, оберегаем людей, но нам известен прогноз на будущее – и наше собственное, и наших близких.

Приходит хирург, который оперировал Шарлотту, его зовут Клод. Объясняет, что у нашей с тобой внучки, Лу, была колотая рана верхушки сердца с выходом в грудную полость близ мечевидного отростка и проникающее ранение диафрагмы. Перевожу для Сириана и Альбены его слова на человеческий язык, потому что того, которым мы, врачи, пользуемся, общаясь друг с другом, нормальные люди не понимают. Клод перечисляет все свои действия во время операции и возможные осложнения. Опять перевожу и думаю про себя: вот молодчина этот Клод! Он ведь не кардиолог, не сосудистый хирург, но он – старой школы, у него большой опыт, и он участвовал в гуманитарных миссиях, это тоже важно. Если бы на его месте был какой-нибудь зеленый юнец, тот бы испугался и перевез Шарлотту в специализированный стационар, потеряв драгоценное время, а Клод, хоть и специалист в общей хирургии, не спасовал, открыл грудную клетку, чтобы зашить кровоточащую верхушку сердца. Самую верхушку. Ах, как повезло Шарлотте, как ей сказочно повезло: легкое оказалось не задето!

– Моя дочь жива? – спрашивает Альбена, она белее мела.

– Да, мадам, – мягко отвечает хирург.

Он только что зашил грудь Шарлотты. Он починил ей сердце. Теперь надо ждать. Если все пойдет хорошо, она пробудет в стационаре неделю, а через десять дней снимут швы. Если все пойдет хорошо. Если обойдется без осложнений, ей потребуется на выздоровление шесть недель плюс дыхательная кинезитерапия. Если обойдется без осложнений.

– Моя дочь жива? – повторяет как заведенная Альбена.

Помм вся дрожит, личико у нее сморщенное. Сириан прижимает девочку к себе, не отпуская руки жены.

– Твоя сестренка еще спит, – так же мягко объясняет хирург Помм. – Тебе надо сводить маму в кафе, пусть чего-нибудь поест. А как только будут новости, я вам скажу.

Помм кивает, не вдаваясь в подробности, разве сейчас важно, что Альбена ей не мама.

Заказываю в ближайшем кафе горячий шоколад, но никто не пьет. У меня уши, как у диснеевского слоненка Дамбо, так что ни один разговор, ведущийся по соседству, от меня не ускользает. Сейчас их три одновременно: Сириан звонит Маэль и рассказывает, что у нас нового; Сара звонит какому-то другу; Альбена продолжает повторять на все лады, что ее дочь жива, и обвинять Помм, которая якобы подвергла младшую сестру опасности.

Не выдерживаю, вмешиваюсь, стараясь быть максимально терпеливым:

– Ты бы лучше не пилила Помм, а поблагодарила девочку – это же она остановила у Шарлотты кровотечение.

– Что? Поблагодарить? – Альбена даже заикаться начала. – За то, что она заставила Шарлотту спускаться в запрещенном месте? За то, что хотела убить мою дочь?

Помм вскакивает и, не обращая внимания на упавший стул, выбегает из кафе. Сара встает:

– Я догоню малышку и побуду с ней.

Ну вот… Хотел как лучше, а вышло как всегда… Теперь Шарлотта страдает физически, а Помм душевно. Всем только хуже от моего вмешательства. Никуда я не годный отец семейства. Тебе, бализки, надо было выйти замуж за какого-нибудь красавца с каштановыми кудрями и карими глазами. Звонит мобильник. Мой. Все умолкают.

– Приходите, теперь уже можно на нее посмотреть, – говорит Клод.

Я ничем не сумела тебе помочь, любимый. Я ведь сейчас только и могу, что смотреть, как вы там суетитесь, торчу здесь – каменная баба, пальцем не способная пошевелить, чтобы принести хоть какую-то пользу, пусть даже и очень хочется… Но до чего же я испугалась за Шарлотту! И аплодировала умнице Помм, такой храброй, такой мужественной, просто изо всех сил аплодировала! А из тебя получается роскошный патриарх, мой бализки, тебе очень идет эта роль. Благодаря тебе у наших детей уже начинало кое-что налаживаться… до той минуты, как случилась беда с Шарлоттой. Но ей же всего девять лет, она сражается за жизнь, она здоровенькая девочка, она выживет, правда?