Лоррен Фуше - Между небом и тобой

Меня пугает блеск в ее глазах.

– Шарлотта, ты поклялась не валять дурака.

– Ни фига! Я поклялась только не распугивать птиц и не скакать, – говорит она и идет к расщелине. – Слушай, я же не сумасшедшая, я сама не полезу близко к волнам, просто немножко спущусь по тропинке и полюбуюсь пейзажем, это совершенно не опасно.

– Тропинка скользкая, оступишься и рухнешь прямо на скалы. Они же все погибли, эти люди, о которых я тебе рассказала, все.

Как, как я могу ее остановить, если она хочет туда идти?

– Давай вернемся сюда с папой, и он тоже тебе скажет, что это опасно.

– А знаешь, зачем он поехал с тетей Сарой в Лорьян?

– Конечно. Из-за наследства Лу.

Она строит наглую рожу мадемуазель-всезнайки.

– Папиной ноги больше не будет на Труа, он продает свою часть дома тете Саре, вот зачем.

Я прямо с места не могу двинуться. Вот это да! А Шарлотта показывает на свою новую кофту:

– Поняла теперь, почему я не могу оставить здесь до следующего раза твой подарок? Потому что никакого следующего раза не будет.

– Но здесь же могила Лу! Здесь Жо! И я!

– Я слышала, как папа с мамой это обсуждали. Папа сказал, что будет заказывать каждый год заупокойную мессу для Грэнни в Париже, а с Грэмпи он рассорился и ужасно на него злится, а тебя они пригласят поехать вместе с нами на юг. Следующим летом.

У меня голова идет кругом. Папа хочет меня пригласить, это хорошо. Уехать от мамы – это плохо. На юг – более-менее хорошо. Подальше от острова – точно плохо. С Шарлоттой – хорошо. Под надзором Альбены – плохо. И я не могу бросить Жо. И маму тоже не могу. Но если я откажусь, папа подумает, что я его не люблю. А если соглашусь, мама подумает, что я ее не люблю.

– Ты носишь браслет Жо, – говорю Шарлотте, тыча пальцем в металлическую пластинку, – и собираешься предать Груа?

– Я еще ребенок и сама ничего не решаю. Мама велела мне надеть этот браслет только сегодня – из вежливости, чтобы Грэмпи видел. Но сразу, как вернемся в Везине, она сама его с меня сдерет.

– Почему?

– Потому что она ревнует папу и меня к тебе, к твоей маме и к Грэмпи. Потому что она хочет, чтобы мы с папой были только ее. Значит, у меня не будет другого раза, чтобы посмотреть, куда ведет эта тропинка, Помм. Сейчас или никогда.

Она идет к провалу. Хватаю ее за руку, она вырывается, я снова вцепляюсь в ее рукав, она меня толкает, я чуть не падаю, с трудом удерживаюсь на ногах. Если мы сейчас вдвоем сверзимся в пропасть, о маме некому будет позаботиться.

– Да перестань, Помм, тропинка как тропинка, нечего панику устраивать. Если бы все молодожены погибали, сейчас на Груа вообще людей бы не было. – Шарлотта думает, что удачно пошутила, и смеется. – И вообще они не спускались по тропинке, они прыгали.

Я и правда в панике. Она совершенно неуправляема!

– А вдруг там внизу сокровища, как на концах радуги? [128] В ирландских легендах о лепреконах, маленьких рыжебородых и красноносых волшебниках, говорится, что каждому лепрекону или семейству лепреконов принадлежит закопанный в земле горшочек с золотыми монетами, на который одним концом указывает радуга, но только сам хозяин сокровища может к нему привести. – продолжает идиотничать Шарлотта. – Добуду, и твоя бедная мамочка сможет платить за мобильник.

Опять она стала двуликим Янусом!

– Давай я покажу тебе другие места, они еще красивее. Пошли.

Она уже на краю пропасти. Я не знаю, что делать, мне страшно, и я шепчу:

– Хочешь открою тебе тайну, которой никто не знает, только я?

– Хочу. Давай говори.

– Нет, скажу, когда ты поклянешься не спускаться по тропинке.

Я обману твое доверие, Лу, но спасу твою внучку. Игра стоит свеч, я читала такую пословицу.

– Ладно, считай, поклялась.

Шарлотта отходит от края расщелины.

Я так распсиховалась, что коленки дрожат и ноги меня не держат. Сажусь на землю. Она устраивается рядом.

– Ты чуть не убилась.

– А я не боюсь смерти.

– Ты не любишь жизнь?

– Не очень-то люблю. Ну и какая у тебя тайна?

– Она про Лу. И про день, когда мы обварились.

– Подумаешь, тайна! Кошка опрокинула кофейник! Ничего интересного!

– Я тогда соврала. – В горле пересохло так, что трудно говорить. – Вовсе не кошка.

Сестра считает, что догадалась:

– Ты сама? Грэнни обварилась из-за тебя? Да, Жо точно разлюбил бы тебя, если б узнал.

Мотаю головой:

– Жо будет меня любить, что бы я ни сделала, но опрокинула турку не я.

– А кто?

– Лу, – говорю я, уставившись в землю. – У нее поехала крыша, она перестала меня узнавать, ужасно меня испугалась, хотела оттолкнуть, ну и перевернула кипящий кофе…