Мария Глушко - Мадонна с пайковым хлебом

Евгения Ивановна говорила, что такого питания ребенку недостаточно, без грудного молока ребенок пропадет, и заставляла два раза в день носить Витюшку к Клавдии.

Первый раз к кормящей Клавдии Нину повела Ипполитовна.

— Баба она непутящая, семеро по лавкам и все от разных отцов, но добрая, — сказала Евгения Ивановна.

Клавдия, румяная и веселая женщина, жила неподалеку, в таком же насыпном домике; когда Нина пришла сюда в первый раз, то сразу чуть не повернула назад — до того грязно, захламлено было в комнатах. Грязные узлы по углам, на полу — раздавленные куски соленых огурцов, на столе — тоже огурцы и шкурки от вареной картошки, в другой комнате на широкой кровати среди какого-то рванья торчали то ли четыре, то ли пять белесых головок, шестого Клавдия тютюшкала на руках, приговаривала:

— Аиньки!.. Аюшеньки!..

Увидела Ипполитовну и Нину с ребенком, засмеялась:

— Названый сыночек прибыл… Все ты, Политивна, мне деточек пристраиваешь…

— Дак куды денешься, не помирать же младенцам, а у тебя вымя, как у коровы.

— Я не против, мне еще лучше, не трудиться, не сцеживать… Ты, Митенька, полежи, а ко мне сыночек Витенька пришел…

Клавдия сунула ребенка в тряпье на кровати, убрала с лица растрепанные волосы, сколола сзади шпилькой, из расстегнутой спереди кофты вывалила полную, в синих жилках грудь. Руки ее с короткими ногтями были грязны, Нина подумала, что и грудь, конечно, не чище; Клавдии тянулась к ней руками, а Нина топталась, не решаясь отдать сына, и смотрела на Ипполитовну.

Ты, Клавдии, сиську-то помой, — смекнула старуха. — Мы ведь не здешние, не глеб-порт-маньчжурские, а московские, теллигентные…

— Ой-ей-ешеньки! — засмеялась Клавдия, но не обиделась, вышла в сени, загремела там соском умывальника. Вернулась, вытирая руки и грудь серым, застиранным полотенцем.

Нина подала ей Витюшку, и Клавдия принялась подкидывать его:

— Ах ты, мой теллигентненький… Ах, мой красавчик…

Уронит, с ужасом смотрела на сына Нина. Пьяная она, что ли? Ведь уронит!

— Корми давай, — приказала Ипполитовна, — он голодный.

— А может, сама попробуешь? — захохотала Клавдия и стрельнула в Ипполитовну струйкой молока.

— Болтай! — Ипполитовна утерла щеку. — Напущу вот на тебя порчу, я ведь колдунья!

— Тогда погадай, коль колдунья.

Она уселась на топчан, принялась кормить Витюшку, а Ипполитовна достала из ящика стола мохнатые и засаленные карты, стала раскладывать на столе, сдвинув объедки на край. С. Ниной никто не заговаривал, будто ее и нет, и она пыталась сообразить, как будет расплачиваться, возьмет ли Клавдия деньги или потребует хлеб.

Ипполитовна долго глядела в разложенные карты, потом вытерла уголки губ и завела:

— Плохого нет, плохого быть не может…

— Да ты не про плохое, ты про хорошее гадай, — вставила Клавдия.

— …а сегодня гостя жди, червовый пожалует.

— Коська, что ль?

— Уж не знай. Только он гостем и уйдет. А на жизнь тебе ложится крестовый.

— Валька, что ль?

— Не знай. По твоим кавалерам, Клавдя, в колоде восемь королей надо держать.

Клавдия заливисто захохотала, и Нина опять подумала, что она, пожалуй, навеселе… Как же так, ведь она ребенка кормит? Ей захотелось сразу же схватить сына и убежать, но она знала, что не сделает этого, ведь ребенку нужно материнское молоко, и выхода у нее не было.

— А от казенного короля, Клавдя, тебе будет престиж.

— Это чево такое?

— А тово. Пристегнет тебя казенный король за твоих кавалеров, больно балуют они. Давеча на При- валке у дамочки золотые серьги чуть не с ушами оборвали…

— А мне-то что? Мое дело маленькое: мне заказывают, я рожаю, а они обязаны своих деток кормить…

— Ну гляди, я прокукарекала, а там хоть и не рассветай.

Витюшка уснул, отвалился от груди, Клавдия подала его Нине:

— Тихонько, не мни, не дани, а то срыгнет.

— Спасибо. Я вам буду платить.

Клавдия опять засмеялась.

— Поллитровками разве…

Когда шли домой, Нина спросила:

— Она что же, пьяница?

— Что ты, это она так, пошутила насчет поллитровок…

Ипполитовна стала рассказывать про Клавдию — живет хоть и небогато, но нужды не знает, кавалеры ейные носят и харчами и деньгами, потому как от каждого тут ребятенок… Нине было ужасно все это слышать, по опыту своей недлинной жизни она твердо знала, что таких, как Клавдия, следует презирать и держаться от них подальше, а ей приходится нести сюда, в этот порочный дом, своего сына.

— А нет ли другой кормящей женщины, поприличней? — спросила она.