Крофорда поймали. Вечно он всех избивал, и его ловили, в конце концов его выгнали из школы, и потом никогда ничего такого уже не случалось. Но Киншоу запомнил. Страшней всего – до того, как раздались шаги, – было то, что он один, и кричи не кричи, не докличешься. Крофорд напугал его до смерти. Он так никому ничего и не рассказал.
Хупер – не то что Крофорд, он совсем другой, его угрозы еще пострашней. Его царство – царство ужаса, а у Крофорда – царство грубой силы. Но Киншоу знал: одним страхом и тут не обойдется, все еще будет, все впереди. Может, сам-то Хупер и не станет его бить, так дружков натравит, а уж они постараются.
Он пересекал холл, глубоко задумавшись. Но есть ведь еще Филдинг. Можно бежать, бежать и добежать до фермы, а там солнце и зверье, и можно валяться в высокой траве на краю сада, можно кормить осла, трясти яблоню и мало ли что еще! На ферме хорошо, там он дома. Он взялся за ручку тяжелой входной двери.
– Чарльз!
Он обернулся. Мама стояла на пороге гостиной. Киншоу хотелось проскочить за дверь, подальше от разговора, от нее, от них от всех подальше.
– Ты куда это, детка?
Он так и застыл – рука на дверной ручке.
– Чарльз? Я тебя, кажется, спрашиваю?
Она теперь по-другому с ним разговаривала, нетерпеливо, строго, наверно, решила, что нельзя с ним обращаться по-прежнему. Наверное, все из-за мистера Хупера, чтоб ему угодить.
– Ты куда?
– В магазин. Кой-чего купить.
– Что именно?
– Ну, кой-чего.
– Не скрытничай. Ты же знаешь, мама этого не любит.
Он скривился, он ненавидел, когда она так говорит о себе – как о ком-то другом.
– Я мороженое хочу. Деньги у меня есть.
– В холодильнике полно мороженого, детка. Поди попроси у миссис Боуленд...
– Нет. Я не такое хочу. Я хочу другое.
– Какая разница, какое мороженое, оно все одинаковое.
– Я хочу из магазина.
– Ну тогда беги поскорей.
– Почему это? Зачем? Мне спешить некуда.
– А бедный Эдмунд? Один наверху? Про него ты не подумал?
– Он... Он спит. – Но он сам почувствовал, что покраснел. Оба умолкли. Миссис Хелина Киншоу скорбно смотрела на него. Потом сказала тихим, грустным голосом:
– Ну что ж, тогда иди покупай свое необыкновенное мороженое, Чарльз.
Он двинулся с места.
– Чарльз!
Он весь дрожал, так ему хотелось поскорей умчаться.
– Только дальше почты не ходи. Сразу домой, слышишь?
Он чуть не взорвался от такой несправедливости, чуть не заорал: «Нет, нет, я иду на ферму, к Филдингу, и нечего меня тут держать, попробуй запрети, я что хочу, то и делаю».
Он ничего ей не сказал.
– Сбегаю-ка я наверх, взгляну, как там Эдмунд.
Киншоу осторожно прикрыл дверь и пустился бегом. Он думал: ненавижу их всех, ненавижу, я их ненавижу. Что хочу, то и делаю.
Он перешел через шоссе у почты и постоял на мостике, слизывая с вафельного стаканчика липкие сладкие подтеки. Над пересохшей речкой гудела мошкарой жара.
Вчера мама сказала ему перед сном про Лондон. Они поедут туда покупать форму для новой школы. Он и мистер Хупер, и никого больше. Купят они ее, и с прежней жизнью будет покончено, на него нацепят черное с золотом, и прости-прощай, темно-синее с лазурью, и тогда уже – все.
Хупер сказал:
– Мой папа заплатит за твою форму. Он за все теперь будет платить. Скажи спасибо, что у него куча денег. Ты теперь должен всегда его слушаться, понял?
– Почему?
– Ну, ясно почему, дурак.
– Откуда ты знаешь? Ничего ты не знаешь. Не верю я, не будет он платить.
– Ну, а кто же, по-твоему, заплатит?
Молчанье.
– Не будь идиотом, Киншоу.
Он хотел спросить у мамы, но у него язык не поворачивался, да и незачем спрашивать, он и так понял, что это правда. Мама всегда объясняла ему, как дорого обходится его ученье, несмотря на помощь государства, объясняла, что надо экономить и что она не может давать ему на карманные расходы столько, сколько дают другим. Она говорила: «Я многим пожертвовала для тебя, Чарльз», и еще: «Тебе повезло, Чарльз, и кажется, я не ахти как много требую – только чтоб ты старался».
Так что ясно, откуда же она без мистера Хупера взяла бы деньги на новую школу, еще лучше? Ведь она объяснила, что эта школа гораздо лучше. Все устроил мистер Хупер. Но непонятно, зачем мистеру Хуперу тратить на них деньги, даже если у него их полно. Мама у него служит, и живут-то они тут всего два месяца. Раньше так не было. Миссис Хелина Киншоу всегда говорила: «Все до того мелкие, эгоистичные, не понимают, чего стоит в нашем положении сохранять достоинство. Никакого снисхождения нет».
Читать дальше