Пабло Туссет - Лучшее, что может случиться с круассаном

– Как увижу, непременно скажу.

– Пф… Думаешь, она сама не знает? В Толедо, значит. – Он снова переключился на Дюймовочку. – Зато я здесь – видишь? – и весь к твоим услугам.

Дюймовочка сделала вид, что заинтересована.

– Неужто? И какие же услуги ты предлагаешь?

– Полный набор. И бесплатно.

– Не хватало только…

– Не волнуйся: такие мужчины, как я, еще на все годятся.

– Особенно на разные гнусные мыслишки, – встрял я.

– А ты помолчи. Видишь, я с сеньоритой разговариваю.

– С сеньорой, если не возражаешь. Она замужем.

– Верно, только муж в Толедо все равно что дядюшка на Луне.

– В пятницу он вернется.

– Значит, у нас еще два дня…

Видя, что у Луиджи полно работы, я подошел к стойке за сигаретами и там же допил пиво. Я уже выпил, наверное, кружек восемь-десять и понемногу начинал хмелеть, но впереди была еще целая ночь. Я знал, что следующие два часа будут состоять из смеси признаний Дюймовочки и наглых намеков Луиджи, который присаживался к нашему столику всякий раз, когда у него выдавалась небольшая передышка. Роберто ведет себя скромнее: время от времени он отходит, чтобы выкурить сигарету или ответить на звонок по мобильнику, который болтается у него на ремне, но не в его привычках сидеть с клиентами. То и дело появляется кто-то из завсегдатаев и тоже подходит к нашему столику; мы обмениваемся разными дурацкими замечаниями, и, если разговор получается недостаточно похабным, он уходит. Только в промежутках мы остаемся наедине с Дюймовочкой, и я старательно возобновляю нашу болтовню, потому что нередко перерывы в беседе помогают не потерять нить – так гипнотизирует курицу белая линия, по которой она идет, – и еще потому, что Дюймовочка – женщина, а стало быть, бездонная дыра, и если не ухватиться за края, то бездна может навсегда поглотить тебя. Короче, мы уходим из бара где-то около половины третьего после традиционной рюмки водки за стойкой и комической сцены прощания с Роберто и Луиджи. Я мог бы заплатить за все, включая то, что задолжал с утра, но окончание вечера, как всегда, за счет Дюймовочки. Затем, пока мы идем к центру по улице Жауме Гильямет, она, пользуясь моментом, виснет у меня на руке и кладет голову мне на плечо. В результате нас слегка пошатывает из стороны в сторону, что легко можно принять за самозабвенные блуждания влюбленных.

– Ты такой уютный, – говорит Дюймовочка, ощупывая складки жира у меня на спине.

– Конечно, потому что толстый. Если ты не постараешься и не похудеешь, тоже будешь уютная.

– Нет, мне надо сбросить еще килограммчиков пять.

– Не глупи. Пять кило: подумай о своих грудках и задике – это ж сплошная вселенская энтропия…

– Чего, чего?

– Знаешь ли ты, сколько пришлось потрудиться природе, чтобы одарить тебя грудями, которыми ты так пренебрегаешь? Вселенский миропорядок – не игрушка, дорогуша…

– Вот почему тебе нравятся толстушки. И потом – разве не ты говорил, что я и так хороша.

– Хороша-то хороша, да ничего хорошего.

Именно в ту ночь я ускорил шаг, таща за собой Дюймовочку, чтобы пересечь Гильямет по диагонали и не делать крюк до перекрестка с Травесерой. Внимание мое неизбежно привлек дом номер пятнадцать со своей изгородью и садиком, и, проходя мимо, я кое-что заметил.

– Погоди минутку, – сказал я Дюймовочке, высвобождаясь из ее объятий. Обойдя припаркованную у входа машину и слегка разведя руками плющ, я посмотрел на столб рядом с изгородью. Красная тряпица снова была на своем месте, но на этот раз чистая, как новенькая.

Не знаю, что взбрело мне в голову – пьяные шутки, – но, отвязав тряпицу, я засунул ее Дюймовочке за вырез платья, и мы двинулись дальше.

– «Опасно. Не стой под стрелой», – сказал я голосом Магилы Гориллы в переводе на язык туземцев Канарских островов.

Дюймовочка захлебнулась смехом, я тоже рассмеялся, но не так безудержно, потому что все случайное имеет свои пределы. Естественно, когда я вспоминаю об этом сейчас, то понимаю, что настоящая паранойя началась у меня только на следующий день.

Звонил будильник – только он мог издавать это ушераздирающее «пи-пип», – но моя система жизнедеятельности располагала четкими инструкциями, не позволявшими разбудить себя просто так. В подсознании у меня все еще прокручивалась сновиденческая программа: на экране простиралась белая равнина бесконечного формата; с неба падали тоненькие струйки, больше напоминавшие крошечные торнадо, они медленно оседали на бумажную землю и проделывали в ней отверстия. Сначала они довольно редки, продвигаться приходится ощупью, осторожно, чтобы не угодить ногой в одно из отверстий; но дождь становится все сильнее, земля – все более дырчатой, продвижение затрудняется.