Александр Смоленский - Заложник

Этим же вечером на даче у Дорошина он рассказал, как прошла операция, а заодно пересказал мысли Аудитора.

– Интересно, интересно, – после короткого раздумья сказал Дорошин. – А вообще, Олег Борисович, как далеко может продвинуться следствие? Вы у нас на поверку – единственный специалист. Больше даже не с кем проконсультироваться.

– Не прибедняйтесь, Александр Максович. В этом деле профессиональные знания мало что могут решить. Здравый смысл, вот что здесь нужно! Что же касается моего мнения, то я конечно же его имею. Я рассуждаю следующим образом: раз до вас дошла информация о словесном поносе губернатора, она не сегодня-завтра попадет и в руки следствия, если не попала ранее. Просто дело об убийстве и болтовня о секретном документе, как говорится, предназначены для разных ушей. Я имею в виду разную специфику спецслужб. Но рано или поздно все состыкуется в одних руках.

– И тогда что? – вызывающе спросил Дорошин.

– Тогда одни будут искать убийцу и заказчика, а другие займутся странной информацией о неком секретном документе. Сами подумайте, какой классный материал для политической разведки. Я в этом, кстати, слаб.

– Я вам уже говорил, какие именно из пьяных хвастливых губернаторских признаний дошли до меня. Несколько фамилий, в том числе и моя. Суть документа он вряд ли мог пересказать, поскольку тогда я сразу упрятал его в контейнер. А если бы Листов попытался его вскрыть, ну захотелось человеку перечитать его на сон грядущий, мы бы получили сигнал о попытке вскрытия. Насколько я знаю, такого сигнала за время вашей работы в ведомстве не было.

– Вот именно, во время моей работы. А что потом было? Такую возможность нельзя исключать, хотя и вряд ли.

Хохлов живо представил себе покойного губернатора, сначала возлегающего на диване, потом – сидящего за столом и перечитывающего подписанный им документ.

– Да он, поди, и пароль забыл. С него станется.

– Вы о чем, Олег Борисович?

Гость охотно поделился своими видениями, чем вызвал живой смех Дорошина.

– Я вообще сомневаюсь, чтобы кто-то из людей, подписавших документ, захотел бы перечесть его на досуге. Ну разве что Борис Абрамович?! Да и то вряд ли. Он, полагаю, и так его наизусть знает. Кстати, его фамилия тоже была названа пьяным губернатором.

– Вот это как раз очень хорошо. Эленский сейчас для всех как красная тряпка, пусть туда следствие и движется. Надо же вообще ему куда-нибудь двигаться.

– А вы, Олег Борисович, посоветуйтесь с вашим Аудитором, без чинов. Понимаете? Он парень, как мне кажется, толковый.

«И стрелок отличный», – про себя подумал бывший министр внутренних дел.

В бане невыносимо дурно пахло. В этом весьма традиционном для мужских загулов месте развлекалась странная компания. И хотя собиралась она здесь не в первый раз, привычного веселья на сей раз не наблюдалось.

Приехали без женщин, охотничьих ружей, спиннингов и прочего, поэтому на конюшню, поле для стендовой стрельбы, в бильярдную, на озеро, полное форели, никто даже не заглянул.

Сразу спустились в баню и не покидали ее уже пятый час. Все уже были более чем изрядно выпившими, но при этом не потеряли ориентации в локальном банном пространстве: сауну, бассейн, туалет и стаканы находили безупречно.

Большой дубовый стол был заставлен едой, бутылками с остатками водки и виски, пепельницами, полными недокуренных сигарет.

В дальнем углу, по соседству с дверью в сауну, уже скопилась груда использованных простыней, от которых и несло как с помойки.

С телеэкрана, висевшего под потолком, доносилось эхо какого-то футбольного матча, но сам матч никто не смотрел. Отчасти оттого, что экран просто нельзя было разглядеть из-за повисшего под потолком густого сизого дыма. Отчасти – футбольный репортаж был лишь звуковым фоном разговора, явно не предназначенного для чужих ушей.

– Вы мне все-таки объясните, как могло случиться, что все наши усилия из-за какого-то никем не читанного и даже не виданного меморандума могут превратиться в мираж, дурацкие фантазии дилетантов?

Те, кто следил за выражением лица человека, взявшего на себя роль старшего, бесспорно, обратили внимание на его подчеркнутую брезгливость при произнесении слова «меморандум».

Говоривший носил очки, но как раз в этот момент снял их и картинным жестом, не скрывая раздражения или даже гнева, бросил на стол. К счастью, они опустились не в салат и не в блюдо со студнем, а предусмотрительно точно – на скатерть.