Виктория Токарева - Лавина (сборник)

— Правильно, что уезжаешь, — одобрила Карина. — В Москве сейчас можно делать большие деньги.

— Как?

— Недвижимость, например. Можно скупать жилье за копейки. Потом продать втридорога.

— А ты откуда знаешь? — удивилась Надька.

— Знаю. Москва сейчас — Клондайк. Но это будет недолго. Лет десять.

— А потом?

— Потом станете нормальным государством. Как все.

— А ты почему не едешь?

— Мне не надо. Мой Клондайк — это мой муж.

У каждого свой Клондайк.

Надька вернулась в Москву. Без Онассиса, но с ребенком.

Ксения влюбилась в девочку с первого взгляда. Приучила к рукам. Однако сидеть с ребенком, как классическая бабка, Ксения не могла. У нее была полноценная собственная жизнь, с творческим трудом, с успехом у мужчин.

Надьке тем более было некогда. Ей надо было начинать жизнь с нуля, а не колупаться с Машей. У детей есть способность выжирать жизнь до дна. Только начни.

Машу отдали в ясли на пятидневку. Она быстро адаптировалась. На субботу и воскресенье забирали домой. В жизни, как выяснилось, много хорошего, и человек создан для счастья, особенно маленький.

Ксения отвела для внучки отдельную комнату, одну из двух. Осталась одна комната, которая являлась одновременно и мастерской, и спальней.

У Ксении толклись заказчики. Надька висела на телефоне, а телефон был нужен. Сумасшедший дом.

Надька нашла себе работу в фирме, которая занималась недвижимостью. Фирма продавала квартиры, покупала, сдавала внаем, оформляла сделки.

Надькина должность имела звучное название: риэлтор. Английское слово, за которым стояла собачья обязанность показывать квартиры потенциальным покупателям.

За полгода Надька возненавидела все человечество. Основное, с чем приходилось сталкиваться, — с жадностью. Выяснилось, что человек на 80 % состоит из жадности, как из воды. И только 20 % остается на все остальное.

Надька уставала от некрасивых, плохо одетых и плохо пахнущих людей, которые к тому же подозревали ее в мошенничестве. Она уставала от блочных домов, убогих квартир. В Париже тоже есть такие, но в них живет арабская нищета.

Ах, Париж, Париж… Хоть Надька и не преуспела в этом городе, но ностальгия осталась. Веселые очереди на такси, стеклянные кафе, доверчивый, добродушный Жан-Мари. Перед отъездом он дал Надьке пачку денег. На эти деньги Надька вернулась в Москву, купила машину и жила последнее время. Но деньги имеют манеру уходить, не прощаясь. Надо было зарабатывать.

Фирма зазывно называлась «Алиса». Хозяйка фирмы — не юная Алиса из страны чудес, а здоровая бабища, похожая на председателя колхоза. Вместе с ней работал ее сын Борис — интеллигентный и застенчивый. Было невозможно себе представить, что Борис произошел от Алисы. Это как если бы крокодилица родила аистенка.

В Борисе совершенно не было жадности. Он просто помогал матери вести дела.

Кроме Надьки, в фирме работала еще одна, Сима, татарка. Сидела за компьютером. Надька видела: если Симу отмыть, причесать и одеть, то она была бы на что-то похожа. В существующем виде Сима никуда не годилась. Но ее ничто не интересовало, кроме компьютера. Алису это устраивало. Ей нужны были именно такие: преданные, скромные пораженки. И если бы можно было скупить их души за бесценок, Алиса так бы и сделала.

Надьку Алиса подозревала и побаивалась. Но терпела как лицо фирмы. Красивая, высокомерная Надька как бы гарантировала качество.

Сима вылавливала из компьютера варианты. Надька показывала квартиры клиентам. Она не любила вылезать из машины и подниматься в блочные пятиэтажки без лифта. Вам надо, вы и смотрите. Клиенты уходили. Надька клала голову на руль и дремала. Как бы выключала этот час из жизни.

Клиенты возвращались, начинали ныть. Надька не желала слушать нытье. Ей было по большому счету все равно. Да — да. Нет — нет. Клиенты робели, боялись упустить шанс. Надькино равнодушие срабатывало как давление.

Но однажды Надька не поленилась, вылезла из машины. Это был центр. Тихий переулок. Дом начала века — темно-серый, породистый, с чугунными кружевными балконами. Дом-красавец, дом-аристократ, и поселиться в таком доме значило приобрести иное мироощущение.

В Надьке что-то сдвинулось. Напряглось. Она почувствовала: что-то произойдет.

Предлагаемая квартира находилась на четвертом этаже. Четырехкомнатная коммуналка. Надька обошла квартиру, заглянула во все углы. Семьдесят лет здесь жили четыре бедные семьи. Копоть, запах бедности, пыль, ставшая твердой, как гипс. Но Надька увидела не то, что было, а то, что можно из этого сделать. Сломать все перегородки, перепланировать, выстроить с нуля. Оставить только коробку.