Виктория Токарева - Лавина (сборник)

— Все, — сказал Егоров. — Идите домой.

— Вы отказываетесь от операции? — спросил парень. — Нам сказали: вы возьметесь. Нам сказали: если не вы, то никто.

— Диагноз ошибочный, — объяснил Егоров. — Это не опухоль. Это глаз от куклы. Инородное тело. А ребенок совершенно здоров.

Переводчик перевел.

Девочка подошла к родителям, раскрыла рот. На том месте, где была «опухоль», осталось синюшное пятно.

У них не принято выражать не только горе, но и радость.

Родители остались сидеть в прежних позах, но сумасшедшая радость, взметнувшаяся в них, напирала на их глаза. Они сидели с вытаращенными от радости глазами.

— Можете идти, — разрешил Егоров.

Они поднялись, но не уходили. Егоров догадался, что они хотят дать ему деньги. Но он не брал деньги за чужое невежество.

Наверняка Егоров был не первый врач, к которому они обращались. И никто не сумел отличить опухоль от инородного тела. Егоров читал лекции на курсах усовершенствования врачей и видел этих «специалистов», приехавших из глубинок. Он знал, что такое может быть. Уровень современных «земских врачей» ужасающ.

— Идите, — мягко сказал Егоров. — Ничего не надо. Я ничего не сделал.

Они продолжали стоять: то ли не понимали, а может, не могли двигаться от радости. Большая радость, как и большая боль, действует как шок. Егорову некогда было пережидать шок, а выпроваживать было неудобно. Он попрощался за руку с девочкой и вышел из кабинета. На ходу сказал Симе:

— Проводите их, только повежливее.

Лифт был занят. Егоров пошел пешком на седьмой этаж, шагая через ступеньку, как школьник. Чужая радость заразительна. У него за плечами как будто выросли крылья. Спал он мало, но чувствовал себя молодым и ясным.

Егоров вбежал в отделение. Здесь его интересовал определенный ребенок. Его привезли из Комсомольска-на-Амуре. Ребенок родился двуполым. В древности такие особи считались совершенными, их называли именем двух богов: Гермес и Афродита. Сейчас это воспринимается как порок развития, который следует устранить. Надо было определить пол и сделать ребенку операцию. Рентгеновские снимки показывали одинаковые возможности.

Завотделением Галина Павловна — большая и теплая, как русская печь, находилась в своем кабинете. При виде Егорова вспыхнула, как старшеклассница. Она была тайно, по секрету от самой себя, влюблена в Егорова. Ему это нравилось.

— Невропатолог смотрел? — спросил Егоров.

— Смотрел. Вот заключение. — Галина Павловна протянула заключение. — Невропатолог считает: из этого ребенка не получится полноценный член общества. Зачем тогда оперировать? Мучить зря.

— А ну-ка позовите его, — попросил Егоров.

Заведующая вышла и через минуту привела человечка четырех лет с носиком, как у воробышка, большими рыжими глазами. В этом возрасте пол почти не заметен, но челочка надо лбом указывала, что родители воспринимают его как мальчика. На нем была больничная пижама с коротковатыми штанами. Виднелись косточки от щиколоток. «Как в палате номер шесть», — вспомнил Егоров.

— Ну, здравствуй! — обрадовался встрече Егоров.

Мальчик тут же поверил, что ему чрезвычайно рады.

— Здравствуй! — ответил он и вложил свою крохотную руку в егоровскую громадную.

— Как тебя зовут?

— Саша. А тебя?

— Николай Константинович, — представился Егоров. — А ну-ка, Саша, угадай: лягушка квакает или каркает?

— Лягушка квакает, ворона каркает! — радостно прокричал Саша.

— А поезд катится или летит по воздуху?

— Поезд катится, самолет летает.

— А почему самолет летает?

Вопрос был трудным, но мальчик, не задумываясь, отчеканил:

— Самолет летает на бензине.

— На керосине, — поправила Галина Павловна. — Он дешевле.

Мальчик внимательно на нее посмотрел.

— Можешь идти в палату, — разрешила Галина Павловна.

Ребенок зашагал. Коротковатые штаны открывали узенькие, как палочки, щиколотки.

— Он не отстает, — определил Егоров. — Почему невропатолог дал такое заключение?

— Она у нас хамоватая, может, он и зажался. Да и вообще в наших, прямо скажем, не курортных условиях дети… — Она подумала, как сказать, не могла найти нужного определения.

— Ладно, понятно, — остановил Егоров ее поиск нужного слова. — А что родители? Как они к нему?

— Обожают. Целыми днями под окнами сидят, чтобы он их из окна видел.

— Значит, надо оперировать. Для них. Иначе, представляешь, что у них будет за жизнь?

Егоров поймал себя на мысли, что еще три дня назад он не стал бы перепроверять заключение невропатолога. А ссора с Вероникой и вообще сама Вероника заставили его остановиться, оглянуться. И от этого три судьбы резко меняют курс, разворачиваются от отчаянья к спасению.