Виктория Токарева - Мои враги

Бедная Анька… Мне стало ее жалко. Семь лет она жила чужой жизнью, жизнью моей внучки. Они вместе ели, спали, разговаривали. Аньке приходилось спускаться до уровня дикаря, поскольку дети — дикари. Они повторяют в своем развитии зарю человечества.

— Чего ты сцепилась? — спросила я у внучки.

Она стояла с каменным лицом. Та еще штучка. Но я не умела ее не любить. И даже ее недостатки меня восхищали и казались достоинствами.

Анька приехала за вещами через две недели. Она была напряжена, боялась, что я не отдам ей свои подарки. За совместную жизнь я широко одаривала Аньку, пытаясь смягчить ее нрав. И нрав действительно смягчался, но ненадолго.

Я сложила все свои дары: кухонную технику, картины, коробки с одеждой — выставила все это в прихожую. Анька посмотрела, и ее лицо скрючилось в страдальческой гримасе. Она не сказала «спасибо» или «извини». Она посмотрела на меня сложным взглядом, в котором было все: «спасибо», «извини» и что-то еще, не имеющее слов.

— Главное, чтобы вот тут не было зла, — проговорила Анька и притиснула кулак к груди.

О! Как она была права. Зло сушит душу, убивает талант, сужает сосуды, рвет сердце и мозги, забирает жизнь. Я не знаю, есть ли ад на том свете, но на этом он есть. Ненависть — вот что такое ад. Анька смотрела на меня, ее глаза набрались света и цвета, в них светилась душа.

Я их не забуду, я их обязательно нарисую — поняла я.

Все, что мне дорого, я стараюсь запечатлеть на холсте или на бумаге, чтобы не кануло в хаосе, чтобы осталось навсегда.

Через месяц появилась другая домработница, которая всех называла по имени-отчеству. И мы, в свою очередь, звали ее Надежда Ивановна. Она молча делала свое дело, не сидела с моими гостями и не ковыряла в зубах. Надежда Ивановна совершенно не раздражала, не оттягивала на себя мою энергию. Спокойно работала положенное время, потом собиралась и уходила домой. Вежливо прощалась.

Для Надежды Ивановны было важно сделать свою работу и в конце месяца получить свои деньги. Все остальное — «до фонаря». И если бы она однажды пришла, а дом сгорел — повернулась бы и отправилась в агентство искать новую работу и новых хозяев. Ей совершенно все равно, кто ей платит деньги.

Анька была противная, но она была своя. Что такое «своя»? Это когда силовые линии двух душ имеют одно направление.

В один прекрасный день я вдруг поняла, почему Анька перестала мне готовить. Она выполняла работу няни, а готовить еду — это отдельный труд, дополнительно оплачиваемый. Я наивно считала, что если Анька готовит для двоих, почему бы не почистить еще пару картошин на мою долю. Оказывается, пара картошин требует дополнительной оплаты. Я не догадалась. А она не говорила. Хотела, чтобы я сама пришла к этому решению, подталкивала своим поведением. Я воспринимала ее поведение как хамство и страдала. А она воспринимала мое поведение как жадность и тоже страдала, но терпела, потому что была своя и потому что любила мою внучку.

А оказывается: надо было просто сказать, и все уладилось бы за пять минут, даже за три. Боже мой… три минуты могут испортить семь лет жизни.

Я ждала, что Анька мне позвонит. Но она не звонила, а я не знала ни ее адреса, ни телефона.

Она пришла ниоткуда и испарилась в никуда.

Следующим испарился Ванька.

Ванька продал свой участок. Ходили слухи, что он задолжал и на него наехали.

За моим забором поселилась новая семейка, которая тут же принялась рубить деревья. Застучали топоры — буквально вишневый сад.

Соседи освобождали землю под картошку.

— Разве нельзя купить? — осторожно спросила я.

— Можно, — ответила жена хозяина. — Но ее нельзя есть. Вырастут вторичные половые признаки.

— Почему? — удивилась я.

— Потому что сейчас продукты генетически измененные.

Соседи жгли листья, задымляли весь простор до самого горизонта. Я задыхалась, кашляла и осторожно спрашивала:

— А что, нельзя вывозить?

— Не ссы в муку, — посоветовал хозяин. — Пыль пойдет…

Я поняла, что вывозить они не хотят. Надо нанимать грузовик, а это дорого.

Мои соседи любили компании, жрали водку, скандалили и даже дрались. Я догадалась, что хозяин — тот самый браток, которому задолжал мой прошлый сосед.

Наши собаки ругались через забор. Выкрикивали друг другу оскорбления, грызли забор в пароксизме ненависти. Однажды браток вышел с пистолетом и стрельнул моему Фоме в лапу. Фома взвыл человеческим голосом.

— Вы что? — оторопела я. — Что вы себе позволяете…