Евгений Федоров - Проклятие

Итак, она герой, великая женщина, умудрившаяся, пройдя через все фантастические превратности, сохранить чистое сердце и идеалы молодости, легенда, неразгаданный символ, посмертная слава (дым?), сияние славы, фанфары трубят — хоть пиши оптимистическую трагедию! Старые большевики, вся ленинская гвардия, тени отгремевшей эпохи, восторженно пожирают глазами ее портрет в траурной раме, подходят по очереди, ничтоже сумняшеся прикладываются к нему, как к чудотворной иконе, надрывно и с неизбывным староверческим упрямством зацеловывают.

Вот так-то, триумф, посмертным признанием закончилась цветистая биография Анны Ильиничны. Лучше поздно, чем никогда!

А вот вы отгрохайте 17 лет (на параше не просидишь), а потом и иронизируйте:

— Анна Ильинична, а вы сидели в БУРе?

Наконец, ничего не зная и не ведая о самоубийстве, о фанфарах и посмертной славе Анны Ильиничны, заявилась в Москву из своих Березняков наша непредсказуемая Губошлепия (очередной набег на Кухню ), и это пришлось как раз на сороковины. Ахнули мазурики (не ждали такого подарочка, гром среди ясного неба), однако быстро оправились, молодые были, сил избыток, подл, подл, человек, сказал бы Достоевский.

Муж Марины, эдакая жалкая раскоряка на костылях, пагубные предосудительные последствия, жертва необычайного вывиха, со страшненькой, скучной, деревянной улыбочкой сообщал всем и каждому громким дружески-доверительным, сугубо конфиденциальным шепотом сообщал гадости, наговаривал встречному и поперечному три короба на Анну Ильиничну — страшный характер у тещи, если говорить по правде, невыносимый, ее, конечно, по-человечески бесконечно жаль, ее можно понять, надо понять и простить, простим, простим ее за всё, — пускал подобающую и приличествующую случаю слезу. После слезы начинались рассуждения, с другой, соперничающей стороны, — вы, конечно понимаете, что это клинический случай, типичный, хорошо известный по научной литературе, обстоятельно объяснен, разжеван Фрейдом, характерные симптомы налицо, легко просчитываются и описаны у Ясперса; затем осторожно упоминается о семейном проклятии, пущенном еще во времена Александра III, миротворца, неистовой местечковой бабкой, давящем на психику (вот только когда Кухня узнала о проклятии, узнать-то узнали, но большего значения не придали), объясняется, что ничего странного, загадочного в случившемся нет, вы ж умные люди, сами понимаете, всё на ладошке: шизофрения, мы имеем дело с профессиональной самоубийцей! Точно, как у достопамятной Цветаевой (“Послушайте! Еще меня любите / За то, что я умру) - взбалмошная, аномальная любовь к дочери, черная патология, синдром Цветаевой, неуживчивость, невыносимая сварливость, вздорность, ела их поедом, покойная теща непрерывно раздувала из мухи громадного слона, прямо мамонта, каких в природе не бывает (— Я смерть зову! Страшная катастрофа, у меня пропали очки! — Да вот они, Анна Ильинична!), склочность, стервозность, склонность к самоуправству, ревность, дрянцо с пыльцой, диктаторские замашки, “в комиссарах дух самодержавья”, она тиранствовала непрестанно, непрерывно, заедала чужой век, учила, как жить, взяла такую привычку, лезла куда не надо “комиссар дьявола”, загораживала свет солнца, мешала идти по выбранной дороге, патологическая ненависть к русской Православной церкви, не теща, а сущий изверг, та еще гнида, мешала людям честно жить, честно делать свое дело; дальше говорились о теще-удавленице уж откровенные и несусветные гадости, умственная ущербность, даже слабоумие, да, да, слабоумие, загадочная шизофрения сочеталась с тяжелым запором, выпячивались одни факты, замалчивались другие, установка на гибкую, хитрую мистификацию и продувной психоанализ, то же припев, следует быть честными и справедливыми, не надо обманывать самих себя, она была безнадежна и неизлечимо больна, одно к одному, деструктивный, революционный пафос саморазрушения, пафос жертвы, вы, разумеется, понимали, что Анна Ильинична не могла не кончить, как кончила, это столь естественно, никуда не денешься, не этим, так тем или иным изобретательным фортелем. Словом, жизнь, пусть она и подлянка, продолжается, едем дальше! мы вас ждем на блины с красной икрой, всё, как у людей, без модных новшеств, вкусен блин на поминках, за уши не оторвешь, пальчики оближешь, под водочку отлично идет, угощение на широкую руку, уплетай икру, сколько твоей душеньке угодно. Русские поминки, тризна — можно ли отказаться, когда так радушно приглашают, на таких поминках, если вы русский, невозможно, уж поверьте, искренне и окончательно не улиться, как последняя грязная, подлая свинья…