Джей Рейнер - Доизвинялся

Другой вертолет полетел из Форт-Палка на запад в Хьюстон, где завис над Центральным рынком, чтобы забрать кусок свежей, лишь вчера привезенной с фермы гусиной печени, один импортированный перигорский черный трюфель, пучок ростков аспарагуса и пакет ванильных коробочек, жареный калифорнийский миндаль и свежие, приготовленные вручную марципаны, деревенские куриные яйца, французское beurre Chivry [25]из Нормандии и горшочек непастеризованных полужирных сливок. Третий пилот, выжимая все возможное из своей стальной птицы, отправился еще дальше на запад, в Техас, чтобы забрать лучшее выдержанное говяжье филе для «турнедо Россини». [26]

– «Турнедо Россини»? Вам не кажется, что это немного…

– Старомодно?

– Просто спросил.

– Молодой человек, если вы в своей жизни создавали блюдо, столь почтенное и полезное для здоровья, как «турнедо Россини», можете отмахиваться от него, как от устаревшего. До тех пор…

– Нет проблем, профессор Джеффрис. Я добуду говядину.

Четвертый вертолет добрался до Нового Орлеана, где лениво повисел в воздухе над «Виноторговцем Французского квартала» на улице Шартрез, пока служащие магазина выкапывали бутылки: «Монраша Домэн ле ля Романэ Конти» тысяча девятьсот восемьдесят девятого к закускам, «Шато Д'Икем» тысяча девятьсот двадцать первого – к десерту, и манерное «Шато Петрюс» – к основному блюду. Об эрудиции Джеффриса свидетельствовало то, что в его устах выбор этих вин прозвучал случайным и спонтанным, точно это были просто тройка его любимых напитков, взятых из гораздо более длинного списка, а не троица лучших вин двадцатого столетия, чьей суммарной стоимости хватило бы, чтобы купить небольшую виллу на побережье.

«Апачи» уже направлялся назад в «Дубы Уэлтонов», когда Дженни сообщила мне плохие новости. Джеффриса я нашел в его заставленном книгами кабинете на первом этаже, где он смотрел репортажи о военных маневрах по каналам новостей.

– Приятно видеть, что вы прилагаете усилия, – сказал он, не отрывая глаз от экрана.

– Всемерные. Разумеется. Одна проблема. Мы не смогли достать бутылку «Шато Петрюс» сорок седьмого, поэтому заменили ее на сорок шестой.

Он поглядел на меня с жалостью.

– Даже мальчик, который чистит у меня бассейн, знает, что «Петрюс» сорок шестого грубое, как проселочная дорога. Оно старое, не более того. Точь-в-точь пожилой избиратель, забывший, как его зовут. – Он постучал себя пальцем по седеющему виску. – У которого не все дома. – Повернувшись к экрану, он начал нажимать кнопки, перескакивая с Си-эн-эн на «Фокс», на Эм-эс-эн-би-си и обратно. – Это должен быть сорок седьмой год. – Я повернулся уходить. – Или сорок пятый. Я много не прошу.

Поэтому вертолет на полпути развернулся и полетел назад в Новый Орлеан, чтобы обменять «Петрюс» сорок шестого на «Петрюс» сорок пятого. И все равно к половине второго все «апачи» закружили над особняком и один за другим начали снижаться, чтобы зависнуть над аккуратно подстриженным газоном, на который с большой осторожностью спустили свою добычу. Теперь я мог начать готовить.

Гребешки я обжарил несколько минут с каждой стороны в раскаленном сотейнике и подал их с почетным эскортом из хвостов омаров в ванильном соусе. Соус был приготовлен из рыбного бульона, загущенного сливками и взбитого в густую пену при помощи ручной, работающей от батарейки взбивалки для капуччино. «Турнедо Россини» я сделал по всем правилам: взяв рецепт из «Larousse Gastronomique», [27]которую мне тоже доставили вертолетом. Доли печени и кусочки черного трюфеля я предварительно быстро обжарил в сливочном масле на сильном огне вместе с хлебом для крутонов. Медальоны из говядины обжог так, чтобы в середине они оставались еще голубыми, и все расположил в виде башни: внизу поджаренный хлеб, затем говядину, затем печень и трюфель, а после залил в горшок мадейры для соуса. Чудесный зеленый аспарагус встал строем по краю. Наконец, не получив указаний относительно десерта, я приготовил миндальное суфле, уверенный, что тут ничто не может подвести, и не подвело.

Сам я не ел, а стоял навытяжку в длинных предвечерних тенях под портретом Джорджа Уэлтона, за стулом Джеффриса. Покончив с суфле, он пригубил пятисотдолларовый бокал «Д'Икема», попросил принести еще один чистый и макадамию в шоколаде. Налив сотерна во второй бокал, он мягко пододвинул его к месту напротив себя и знаком предложил мне сесть. Взяв горсть орехов, он забросил несколько в рот, собственнически зажимая остальные в кулаке, и кивнул мне начинать.