Джей Рейнер - Доизвинялся

Я начал с истории про сундучок и моей тяги к шоколаду, который в нем хранился, потом немного углубился в прошлое, чтобы связать это с историей Уэлтон-Смитов, и еще дальше – к самому рождению атлантической работорговли. Тщательно, выражая сожаление на каждом повороте моего повествования, я снова вернулся в наш век, к моему детству, благополучие которого, как я теперь понимал, было построено на давних доходах от работорговли, унаследованных моей матерью, и наконец к настоящему моменту в особняке «Дубов Уэлтонов». Рассказ получился живой и оригинальный, каждый предыдущий шаг в нем логично подводил к следующему. Я говорил красочно и убедительно – князь раскаяния, король сожаления. Я не плакал, ведь и так каждое слово было исполнено проникновенных, душераздирающих эмоций.

Моя последняя фраза была образцом простоты и изящества:

– Сейчас я, моя семья и народы Великобритании и Соединенных Штатов Америки просим прощения у афроамериканцев за преступление рабства.

Никаких риторических излишеств. Просто слова, использованные в тех целях, ради которых были придуманы.

На губах Джеффриса возникла мягкая улыбка. Он взял из миски еще несколько орехов, забросил их в рот и прожевал. И тут наконец сказал то единственное, к чему я был не готов.

– Прошу прощения?

– Незачем извиняться опять, мистер Бассет.

– Нет, я хочу сказать, что ничего не понял. Что я сделал не так?

– Вы все сделали правильно. Более того, некоторыми элементами вашей речи я даже невольно восхищаюсь. Просто затея с извинениями мне вообще не по нутру. – Сказано было с небрежным помахиванием рукой, как будто мои слова повисли у него над головой легкой дымкой.

На часах – семнадцать сорок. В открытое окно мне были видны спутниковые тарелки и антенны телевизионных автобусов, готовящихся к нашему грандиозному выступлению. Плохо дело. Совсем плохо.

Я сказал:

– Что вам в ней не нравится?

– Мистер Бассет, если вы извиняетесь за то, что превратили меня в раба, то в кого же меня превращают ваши слова?

– Ну…

– Вот именно, в раба, мистер Бассет. Я остаюсь жертвой преступления, за которое вы извинились. Коротко говоря, акт извинения только подчеркивает факт преступления.

– Но я не уверен…

– Он подчеркивает этот факт нашей истории и тем самым делает нас его узниками.

– Я не считаю вас рабом.

– Спасибо, мистер Бассет.

– Но это же было неподдельное извинение. Мне искренне жаль.

– Разумеется, мистер Бассет. Вам искренне жаль, что мой прапрадед родился рабом.

– Вот именно. Мне очень жаль, что такое произошло с вашим прапрадедом.

– Я это понимаю. Но что бы вы ни говорили, фактов вам не извинить. Рэндел Джеффрис все равно родился рабом.

Семнадцать сорок три.

– Если вы не хотите извинения, профессор Джеффрис, то чего же вы хотите? – Я почувствовал, как во мне нарастает паника, как прилипает к небу язык, как становится неровным дыхание. Мне не хотелось провалиться на первом же задании. Только не сейчас. Только не после «Монраша» и «Петрюса», «Д'Икема» и «апачей».

Джеффрис уставился в угол потолка, будто мысленно составлял список.

– Чего я хочу? – насмешливо пробормотал он себе под нос. – Так чего же я хочу? – Он снова посмотрел на меня. – Знаю! Того же, чего хотят белые. Кондо во Флориде и джип «лексус» с эксклюзивной отделкой под орех.

– Но у вас уже есть этот особняк. Зачем вам квартира во Флориде?

– Особняк? Ах, мистер Бассет, неужели выдумаете, что я его купил? На зарплату профессора? – Он расхохотался во все горло. – Нет, нет, нет. Особняк принадлежит трастовому фонду. Комитет решил, что было бы неплохо поселить меня здесь, это подчеркивает перемены. – Он отпил еще вина. – Во всяком случае, вы воспринимаете все слишком буквально. Нет, мы хотим всего лишь ваших денег. Только экономические ресурсы, те самые ресурсы, которые принадлежат нам по праву, заставят вас перестать считать нас рабами, ведь тогда наше прошлое утратит значение. Как я и сказал, кондо во Флориде каждому и «лексус» с отделкой под орех кое-как потянут. И, наверное, выход в Интернет и встроенный DVD-плейер.

Встав, я подошел к окну. Набежали тяжелые тропические тучи, от которых небо над старыми дубами потемнело до мрачной кляксы. Предвещающий дождь ветер раскачивал ветки, и в конце подъездной дорожки зажигались ярко-белые софиты.

Семнадцать сорок девять.

Мой мобильный завибрировал. На экране высветился номер Дженни: наверное, она звонит узнать, как идут дела. Я вообразил себе тревожные нотки, какие появляются в ее голосе, когда что-то нарушает ее планы. Не ответив, я отключил аппарат.