Анатолий Азольский: Маргара, или Расстреляйте меня на рассвете

— Я-то — азу по-татарски, а он… да не помню уж… Вроде бы фрукты, коньяк, минералка, шницель… Нет, котлету по-киевски.

И выразительно дал понять: в туалет спущусь.

Поднялся с ленцой, медленно двинулся к внутреннему трапу, который вел вниз, в туалет… Рука нащупала перила, ноги дрожали, я ослеп, в голове будто граната разорвалась. Швейцар принял меня за пьяного и услужливо протянул полотенце. Сквознячок освежил меня, глубокой вздох облегчения, еще один вздох — и я оправился. Теперь я все видел и все слышал. И все вспомнил.

Минутой раньше, там, за столиком, сидя напротив Дианы, я понял, кто она такая и почему она водит меня по тем местам, где бывали мы с перебежчиком Яшей.

С ним мы были в этом “Поплавке” много месяцев назад! В это же время дня!

Полотенце протянуто швейцару, и с пугающими подробностями вспомнились подаренные Анею книги. Да, канатоходцы эти разведчики и мошенники, и не могло того не быть, чтоб начальники мошенников (таковыми оставаясь!) не изобрели бы ловушки для разоблачения продававшихся направо и налево агентов, не научились бы сплетать сети, в которых забарахтаются двурушники. И одним из заминированных тупиков такого чистилища была проверка агента не на истинность его легенды, поскольку уж ее-то он мало что вызубрил, она, версия его измены и побега, безукоризненна, ее готовил мозговой центр, который учел все. Но не абсолютно все, другой, заокеанский мозговой центр рассудил иначе, он не мог не задаться вопросом: а чем, собственно, занимался в Москве будущий перебежчик после экзаменов, в последние московские недели? Уж не на спецкурсах ли готовили его? Вот и спрашивали за кордоном Яшу отрывочно, вразнобой, как бы между делом и по пустякам, а потом просуммировали — и решили поймать на какой-нибудь детали.

Тогда-то Яше и пригодился я, шатания со мной по кабакам. Об Ане он не мог говорить, Аня — это библиотека ГРУ, это катастрофа — и для него, и для нее. Только меня и мог вспомнить, собутыльника случайного, бесфамильного, безвестный инженер, любитель выпить и человек, Москву знающий. Помнится (Яша, видимо, пожал в недоумении плечами — так я представляю), у москвича этого какой-то не совсем нормальный интерес к уборщице библиотеки имени Некрасова…

Порасспросили Яшу в заокеанском центре — и составили весь маршрут передвижений по Москве. Нашли человека, тот в коридорах “Ленфильма” охмурил миловидную даму из киношниц, наговорил ей с три короба о сценарии с московскими реалиями, и человек, с которым ее сведут, проведет ее, сам того не ведая, по местам будущих съемок… О Яше даже не заикнулись, все внимание на инженера, и Диана поэтому со жгучим интересом посматривала на меня, гадая про себя: так что я такого натворил, что надо доподлинно знать, когда, где и с кем был забулдыга этот в таких-то днях месяца июля?

Три или четыре минуты ушли у меня на разгадку. В восхищении от себя я поднялся к Диане, я так расчувствовался, что не удержался, прижал к губам ладошку правой руки ее, в том месте, где пересечение линий судьбы привело ко мне эту чудную женщину, полюбившую меня принудительно, а не по собственной воле. Мне даже стало грустно, потому что я знал: осталось неизученным, непроверенным всего два местечка, а потом я посажу Диану в “Красную стрелу”. И она это чувствовала. Мы выпили шампанского, мы погрустили, нас потянуло к диванчику; один из непроверенных объектов — Третьяковка, зал, где в темном углу “Что есть истина” Николая Ге Яша некогда вкопанным стоял перед картиной, — туда и заглянули, а после диванчика поехали в “Октябрь”, где я ни разу не был и где, мне кажется, Яшу не могли видеть. И вдруг утром услышал: а не сходить ли в театр?

— Отчего же не сходить, — зевнул я. — Только куда? Давно уж не был…

Стали перебирать варианты, ефремовский “Современник” тоже упоминался, но без нажима, что было мне понятно: о доме на Беговой и сестрах Яша молчал мертво, а у Любимова мог быть со слушателями “Выстрела”, Театр на Таганке уже славился на Западе, как икра и матрешки.

Но какая-то неопределенность в выборе театра, неясность, за океаном эти варианты не продумали… Надо было уточнять, звонить в Ленинград, узнавать, что там в сценарии, и Диана слетала на “Мосфильм”, вернулась, с порога задав вопрос, которого я ожидал:

— У тебя есть приличный костюм?

При слепящем трехминутном озарении там, в туалете “Поплавка”, в меня вселился некий обобщенный образ мошенника. Промычав что-то, зная, о каком костюме говорит Диана, я делал вид, что вспоминаю. Трагический взмах руки означал крушение ее надежд, затем на меня снизошло просветление. Есть костюм, есть, далеко, на даче, — обрадовал я Диану.