Анатолий Азольский - Маргара, или Расстреляйте меня на рассвете

Безутешные папаши толкались в холле, один, самый догадливый, пришел со спальным мешком и разлегся на сдвоенных креслах. То ли мамаши рожениц, то ли бабушки сбились в кучку. О законности происхождения младенцев речи не заводили, кто-то с некоторой даже гордостью оповестил: дочке “влындил” один пройдоха, сейчас вот родит, и будет ребенок безотцовщиной, что, однако, его и жену не очень-то волнует, потому что, во-первых, все-таки свой, родной младенец, а во-вторых, пройдоха-то — поэт, член Союза писателей, а поэтам позволено бегать по девкам.

Вдруг из окошка справочной высунулась, как из люка боевой машины, бабья физиономия и возгласила: “Малашкин! Кто Малашкин!.. Мальчик, мальчик!” Хором стали поздравлять папашу, но не все, отдельной группой стояли — тут уж не ошибешься — сослуживцы Ани и Маргарита. Они смотрели на меня — кто с жутким презрением, кто сострадательно, а одна девица даже подмигнула. Я отвернулся, меня поразили истощенные глаза Маргариты.

Врач появился, безошибочно определил, кто я, повел в угол, глаза его блуждали, с потолка перебегая на мой лоб. Дела плохи, сказал он тоном, не предвещавшим ничего доброго; дела очень плохи, плод из утробы будет извлечен хирургически, однако процесс интоксикации организма матери уже не остановить; ее, однако, удастся спасти, если кто-либо достанет одно чрезвычайно редкое и нераспространенное в СССР лекарство.

Тут его прервали, позвали к телефону, он вернулся быстро, был мрачен. Положение матери ухудшилось, лекарство требуется, то самое, его искала сестра роженицы и сослуживцы, но не нашли, добывать придется мне, потому что я мужчина, отец, и обязан привезти это лекарство ему, сюда, не позднее завтрашнего полудня. Где-то его можно купить с рук.

Запомнить название препарата я уже не мог, я и говорить связно разучился; на полоске бумаги врач написал название. Рядом оказалась Маргара, сказала, что еще раз попытается достать ампулы. Я ее уже не слушал. Выбежал. На улице мела метель, денег наскреб только на такси до дома, там я попытался штурмом взять родителей, воззвать их к совести, пусть позвонят друзьям, коих немереное количество, пусть найдут лекарство, обязательно — или дадут мне деньги, я пущусь во все тяжкие, но куплю препарат, есть же черный рынок, черт вас обоих возьми!.. Младший брат бурно радовался моему унижению, младшая сестра, уже с пузом, сочувствовала, догадываясь о сути препарата, но родители остервенели, тоже, видимо, догадываясь, что не в терапию и не в хирургию повезу я коробку с ампулами; ума хватило промолчать о младенце, иначе мать, точная копия повзрослевшей Маргары, с грязью смешала бы меня.

Я ушел, на ночь глядя в кармане унося флакон заграничных духов. Полгода назад, приглашенный на день рождения одной мало мне знакомой особы, я, пьяненький, купил духи около комиссионки, у какого-то забулдыги, ничего лучшего в голову мне не пришло; пахла коробочка с флаконом восхитительно, ее и преподнес я, сдуру и спьяну намолотил в уши особы духовитые словечки, а после танцев даже полапал ее. Судя по напиткам и закускам, семья особы жила на широкую ногу, что мне почему-то не нравилось; еще до завершения пьянки я потихоньку оделся и шмыгнул за дверь, удивляясь себе: ну зачем приперся сюда, на что истратил премию… А особа догнала меня на остановке, потянула за рукав:

— Кто тебя надоумил приносить нам эту “Шанель”? На что намекнул? Да нет у нас никакой связи с заграницей! Наш дом, понимать надо, в кремлевском жилсекторе!

Объясняться с ней я не пожелал, забыл о ней, и как раньше не знал, зачем потащился на семейный праздник, так и не понимал сейчас, к чему прихватил я из дома флакончик, который ну никак не мог нигде обменяться на лекарство.

И тем не менее я нес его с собой, в неизвестность. Метель охладила меня, но кармашек пиджака обжигал, в кармашке лежала бумажка с названием препарата. Почти полночь, двенадцать часов осталась до смертельного для Ани момента, и куда идти ночью, к кому — неведомо. Звонил одному, другому, третьему… Мелькнула надежда: а может, Маргарита уже подлетела к роддому с ампулами и мне незачем уже бросаться из угла в угол в тесной и злобной Москве?

Но позвонил в больницу — нет, ни с чем вернулась Маргарита, нигде не нашла препарата. А я стоял на Кутузовском проспекте, спиной к ветру, у панорамы “Бородинская битва”, неотрывно смотря на тот дом, куда сунулся полгода назад на день рождения, откуда смылся. Улица 1812 года, пересечение с Кутузовским проспектом, рядом Триумфальная арка; судьба совершила, как планета Земля, круговращение, день, правда, не совпал, но я нажимал уже кнопку лифта, поднимаясь на этаж, к той семейке, что жила на широкую ногу, и, по абсолютно наивной и абсолютно глупой мысли моей, могла дать мне упаковку с двенадцатью ампулами. Лифт скрипел, поднимая меня, доподлинно знающего, что никакого лекарства здесь я не получу, что, возможно, сейчас будет вызвана милиция или разъяренная семейка поколотит меня.