Владимир Торчилин: Ёлы-Палы

Полной гладкости в его жизни не давал образоваться высоченного роста, но какой-то иссохший, хотя на лицо и вполне здоровый сосед сверху. Всей предыстории их конфликта нам так раскопать и не удалось — да, честно, не очень-то и хотелось, — но оказалось, что уже не первый год он изводит Ёлы-Палы жалобами в милицию, в которых утверждает, что Ёлы-Палы в каком-то там находящемся в его квартирке чуланчике — а оказалась эта квартирка прямо напротив Левиной — незаконным образом изготовляет самогон, от чего и по дому запах, и пьянство провоцируется, на борьбу с которым решительно нацелила нас родная партия. С учетом момента, милиция исправно появлялась, но никаких следов самогоноварения обнаружить не могла и исчезала до следующего раза ни с чем. Следующий раз наступал быстро, поскольку сосед писал опять, напирая на то, что рейд был проведен без должной внезапности, что позволило Ёлы-Палы умело скрыть следы правонарушения. История повторялась. Мы никакого запаха никогда не чувствовали, и почему милиция после, скажем, четвертого провала не прекратила на эти соседские жалобы реагировать, а продолжала исправно появляться в доме, оставалось для меня и Левы загадкой. Может, так стражи порядка показывали свое рвение в поддержке линии партии или просто пользовались этой ситуацией, чтобы отмечать в отчетах умелую работу с жалобами и заявлениями трудящихся, я не знаю — с нашего правоохранения всё станется. Тем не менее, приезжали. В результате о возможностях самогоноварения всерьез стали задумываться все обитатели дома, а кто-то, похоже, перешел и к практическим действиям, поскольку по истечении какого-то времени запашок по лестнице всё же пошел. Но определенно не от Ёлы-Палы. Что, честно говоря, было непонятно и нам, особенно если принять во внимание его жизненные интересы. И как-то раз, когда бухой Ёлы-Палы, стараясь подбирать выражения поприличнее, пытался одолжить на необходимую для полного счастья добавку у Софьи, мы с Левой, подойдя в разгар занимательного диалога и тут же скинувшись на помощь недоувлажненному соседу, все-таки поинтересовались, а почему бы ему действительно не решать свои проблемы хотя бы отчасти использованием своего таинственного чуланчика как раз для того, в чем его беспричинно обвинял злобствующий длинный сосед сверху.

— Гнать, что ли? — брезгливо скривив губы, поинтересовался Ёлы-Палы почти трезвым голосом. — Не царское это, ёлы-палы, дело, мужики, в дрожжах ковыряться. Я по другой части. Пусть брешут.

Мы с Левой в ответ на неожиданную барскую интонацию Ёлы-Палы переглянулись, но ничего не сказали, — что, дескать, с бухотой препираться. Ёлы-Палы тему, однако, несколько развил, заодно отозвавшись и о том соседе, который наводил на него незваных визитеров:

— А этот писатель — что он, человек что ли? Ты посмотри только, как он на баб глядит: барышню встретит — губку на локоть, слюнка по сапогам, а подойти боится, — а ну как ему жена его причиндал скусит? Не мужик!

Спорить было трудно. Но Ёлы-Палины принципы в отношении самогона были не единственным его занимательным качеством. Постепенно — ну, сами знаете, как это обычно бывает в разговорах с соседями: там словечко, тут словечко, будет песенка — выяснилось, что вообще многое в его жизни устроено довольно оригинально. Для начала оказалось, что живет он в квартире без ванны. Об этом Соне рассказала одна из соседок. А потом мы и сами увидели, когда в одну из редких поначалу оказий забрели к нему, чтобы, по его изысканному выражению, отдоить пол-литру под рукавчик. Оказалось, что за обшарпанной дверью, за которой обычно скрывался от окружающего мира Ёлы-Палы, была, по-видимому, когда-то давно довольно большая комната для прислуги. С крошечным даже умывальничком. Так из этой комнаты путем сложных архитектурных решений в незапамятные уже времена выделили собственно комнату, где у Ёлы-Палы, кроме койки, маленького стола с одним стулом — при совместных трапезах на троих двоим приходилось сидеть на кровати — и большого разбитого шкафа с каким-то, правда, несомненно старинными финтифлюшками и медными накладками, ничего больше не было. Имелось еще и нечто вроде кухоньки с плитой на две конфорки, небольшой тумбой рядом и даже без двери, а почти впритирку к древней раковинке двадцать-на-двадцать была сооружена фанерная конурка, в которой скрывался врезанный в общий стояк унитаз со странным бачком. Как в эту конурку вмещался Ёлы-Палы оставалось загадкой, но как-то вмещался. Может, просто не прикрывал хлипкую дверцу, чтобы в нее колени выставлять. В раковинке мылись и руки и посуда, а ванны действительно не было. Да что там ванны — некуда было даже не то что душ воткнуть, а даже шайку на пол приспособить, чтобы хоть из нее поплескаться! Правда, на пол-этажа выше размещалось тоже входившее в состав его квартиры абсолютно пустое и неосвоенное хозяином помещение — что-то вроде маленького чуланчика без окон. Но до него надо было еще добираться по изогнутой уродливым углом лестнице в десяток ступеней, чего сам Ёлы-Палы, по общей своей нерасположенности к лишним усилиям, никогда не делал. Так что чуланчик, который, как мы сразу поняли, и был тем гипотетическим местом, в котором, по мнению длинного соседа, не гнать самогона Ёлы-Палы просто не мог, пропадал совершенно без употребления. И омыть, так сказать, тело было совершенно негде! На наше удивление такой нестандартной ситуацией Ёлы-Палы только безмятежно махнул рукой: