Александр Карнишин: Детство Сашки [СИ]

Папа рассказывал, смеясь, что когда Сашка был совсем маленький и сильно орал, тогда включали вон ту, где Шаляпин поет про то, что

А новые пластинки были тонкие, и на одной стороне большого диска помещалось целых пять песен. Пацаны хвалились знанием песен, у кого больше есть. У Васьки родители даже выписывали «Кругозор», а там внутри всегда было несколько гибких прозрачных пластинок с новыми песнями. Но всякие девчачьи слушать было не интересно. Про любовь или там про цветы… Зато затерли чуть не до дыр, так, что игла больше не держалась на дорожках, а сразу съезжала в сторону, Высоцкого с его «Песней о друге». Ее просто нельзя было слушать молча. Надо было так же сурово выговаривать:

А тут папа сказал, что завезли большие пластинки в универмаг. Универмаг был один, поэтому все понимали, сразу понимали, в какой магазин и где и что. Вот Сашка и сорвался, выпросив денег и уговорив отца, что надо, надо обязательно покупать, потому что такой певец, такой певец…

— Ну, ладно, бери, — удивилась немного продавщица. — Все равно никто не покупает.

Странно, подумал Сашка. Эти взрослые ничего не понимают. Да Высоцкий — это же просто самое-самое лучшее.

Он прижал пластинку к груди и побежал домой. Это совсем близко. Сначала надо обойти тот дом, где универмаг, зайти во двор мимо рекламы нового фильма в Доме Культуры (вот еще куда надо отпроситься), потом пробежать мимо стола с настольным теннисом, мимо бетонной площадки с городками, мимо детской горки, мимо взрослого турника, мимо соседей-пацанов, рубящихся на пыльном поле в футбол…

Скорее домой, слушать!

А дома скинуть ботинки в коридоре, пробежать в носках в большую комнату. Мимо телевизора — в угол, где стоит «Ригонда». Поднять лакированную крышку, вынуть диск из цветного конверта, дунуть на него, держа за края аккуратно, сдуть пыль. Положить его на место, на рифленую резину, нажать кнопку включения. Вот, закружилось, завертелось… Специальной мягкой тряпочкой-фланелькой собрать пыль, которая не сдулась. Теперь посмотреть, нет ли чего на игле. Наклониться и посмотреть внимательно. Потрогать ее пальцем осторожно, прислушиваясь к постукиванию и шуршанию в динамиках. Вот теперь — на первую дорожку, и замереть в предвкушении.

Ш-шик, ш-шик, ш-шик, — шуршит игла по пустому месту, потом хватается за нарезку, влезает в звуковую дорожку, и из динамиков тихий голос под какое-то пианино:

Нет, это не то! Это какая-то ошибка! Сашка снимает иглу, переворачивает пластинку, ставит снова — так бывает, что на разных сторонах пластинки разные певцы. Тут опять начинается проигрыш пианино, а потом тот же негромкий голос:

Ну, нет же, нет! Высоцкий не так поет!

Из кухни пришел папа:

— Ну, что, купил?

— Это не он!

— Как — не он? Вот, читай, все правильно — Вертинский. Знаешь, какой он был знаменитый, когда тебя еще не было? Он и за границу уезжал, а потом все равно вернулся. Это очень хорошая пластинка.

Он подпевает:

— Пап, но…, — Сашка не знает, что говорить. Отец доволен. Пластинка крутится. Но это не Высоцкий! Что он скажет завтра пацанам?

— А вот то и скажешь, что знаменитейший певец. Вот, слушай!

Так и вышло, что Вертинского Сашка выучил наизусть раньше, чем Высоцкого.

— А теперь мы поедем на дачу, — радостно сказала тетя. И все поехали на дачу. У дяди был жигуль, в котором все поместились. Потом медленно, чтобы не поломать ничего, переваливаясь на колдобинах, мы доехали до дачи. За крашеным зеленой масляной краской штакетником стояли деревья, сверкали свежей зеленью выровненные по ранжиру грядки, а вдоль небольшого однокомнатного садового домика узкой клумбой цвели какие-то яркие цветы.

Сашка не знал их названий. Он вообще в сельском хозяйстве был не силен. Городской пацан, одним словом.

Дядя водил его по участку, показывая:

— Вот тут у нас смородина. Это — клубника. Знаешь, сколько клубники собираем? Ведер десять! Вот яблони. Они уже взрослые. В прошлом году яблоки даже пришлось в яму закапывать…