Александр Карнишин - Детство Сашки [СИ]

А вот со Второго залива можно долго не уходить. Туда родители не доберутся по такой жаре. Там песок, на котором невозможно лежать, такой он раскаленный. И теплая-претеплая вода, которая кажется черной из-за черного от гниющих опилок дна залива. На другом берегу залива два яхтклуба. Тот, что подальше — университетский. Туда нас не пустят. А вот то, что ближе — это наш, где есть у нас знакомые, которые иногда берут с собой в яхту, и тогда по спокойной воде легкий «оптимист» или «финн» режут легкую волну, перекидывая справа-налево в поисках ветра свой парус.

«Оптимистам», кажется, вообще ветра было не надо. Они двигались по зеркалу водохранилища даже в полный штиль. Такие легкие, что казалось: дунь в парус — и понесется. Васька показывал класс, когда на таком «оптимисте» подлетал к причалу, а в последний момент делал движение рулем, и яхта («ты чо, очумел? это не яхта, а швертбот!»), резко остановившись, мягко бортом касалась досок причала. Так мягко, что ни царапины не было на лакированной поверхности.

Потом Сашка помогал ему доставать швертбот («вот, я знаю — швертбот, швертбот, швертбот») из воды, подержать чуть, чтобы стекла вода, а потом, перевернув вверх днищем, шагать под ним к сараю («дурак, это эллинг!»), где судно оставалось до следующего утра.

Оставлять эти скорлупки в воде или на свежем воздухе было нельзя. Тонкая фанера, которая прогибалась даже под рукой, моментально намокала, и на ближайшую неделю маленький «оптимист» выходил из строя, а виновник этого становился вечным (неделя — это почти вечность летом!) дежурным по причалу. Дежурный вел журнал, куда записывались все вышедшие яхты. Дежурный обмывал доски пирса, мыл полы в домике яхтклуба, принимал яхты в эллинге, и записывал тут же любое замечание в тот же журнал, чтобы утром уже не он, а кто-то другой стал дежурным.

На тот берег можно было добраться, обойдя пешком вдоль всего залива. Но это лишних минут пятнадцать по жаре. И потому ребята бежали сразу к воде, стаскивая рубашки и штаны, а потом, «как Чапай», загребая одной рукой, а в другой держа сверток одежды, плыли наперегонки к сырым доскам причала.

Сашка так и не научился плавать быстро. Зато он мог плавать далеко и очень долго. Вода поддерживала его. Когда он был совсем маленьким, он дважды или трижды тонул, но страх воды исчез, как только он почувствовал эту поддержку. Если правильно вытянуться, то не надо почти двигать руками или руками, вода сама будет держать тебя на поверхности. Он иногда даже загорал так, лёжа на воде, и только слегка-слегка двигая кистями рук, чтобы удержать равновесие.

Потом, накупавшись и нанырявшись до головной боли и красных глаз, все вместе они шли обратно в свой двор. И только вечером, уже отдохнув, обсохнув, он шел домой.

— Купался? Ну, скажи, купался? — допытывалась мать. Но он тут же упирался, смотрел исподлобья, и только отрицательно мотал головой.

— Ну смотри, утонешь — домой не приходи! — говорила она и гнала мыть руки и за стол — ужинать.

А завтра опять было долгое жаркое лето без уроков, когда можно было просто пойти проводить родителей на работу, а потом забежать к Ваське, да и сбегать в кино в ДК, где билет стоил всего 10 копеек, или в парк в летний кинотеатр, за 15 копеек (а можно было и не платить, а смотреть в дырку в стене, просверленную в прошлый раз, когда показывали Чарли Чаплина), или просто пойти на залив, или…

Дел было так много, а уроков — не было…

Мама дала Сашке рубль. Не просто так дала. Он уже неделю канючил, чтобы его отпустили в кино. Классный фильм шел в «Родине» — «Седьмое путешествие Синдбада». Васька уже смотрел. И Лёшка сходил. А он целую неделю только смотрел афишу, бегая за хлебом.

Как раз на выходе из двора стоял фанерный зеленый щит, к которому прибивали раз в неделю свежую афишу, нарисованную на настоящем холсте художником из кинотеатра. Иногда художник не рисовал, а просто писал название фильма и время. Но все знали, раз так написано, то ходить на такой фильм не надо. Не будет там ничего интересного. Ведь, если фильм интересный, разве может художник не нарисовать поразившую его сцену? На этой афише, уже неделю висевшей посреди главной улицы поселка, был огромный циклоп, прямо как в книжке про Одиссея, державший в поднятых вверх руках целую скалу. А внизу, у его ног, уплывал в море и никак не мог уплыть маленький кораблик.

Мама долго сопротивлялась. Она говорила и о той двойке, что Сашка получил, потому что не сделал домашнее задание. И вспоминала тот день, когда «ребенка» (вот так она всегда, чуть что — ребенок!) отпустили днем погулять, а потом ночью искали по знакомым и друзьям. Еще говорила, что это надо заслужить, что кино — это поощрение. Она так всю неделю говорила.