Александр Вяльцев: BLUE VALENTINE

Он размышлял об этом не для того, чтобы выдать себе какой-то карт-бланш. Ничего еще не кончилось, все будет продолжаться. Ему некуда было уйти, у них не хватит решимости дать ему отставку. Он все же не так плох. Да и гуманисты. Да и боятся пустоты.

Приближался Новый Год. Захар вернулся домой, увешанный сумками.

Оксана ходила вокруг и что-то говорила.

— Ты тоже, как партия, хочешь высоко парить над жизнью? — спросил Захар.

Он был раздражен. Раздражен выговорами, раздражен Кириллом, который валялся на диване и стучал в стену, раздражен разговорами о достоинствах Рустама, “сильного мужчины”, во всем уступающего женщине, все для нее делающего (а Даша призналась Захару в мае, что если бы в свое время Рустам повел себя так же, сейчас у нее было бы меньше проблем. Как женщина недальновидна! — в марте Захар был плох для Оксаны, потому что был деспотом: не давал женщине быть счастливой. После стал хорош, потому что дал женщине покой.). Вот ее идеал: муж-слуга, муж-ньюфаундленд. Рикошетом выходило, что тут он никак не канал.

Напротив, Захар считал, что почти не было такой вещи, которую он не мог бы сделать за женщину. Даже быть нежным. (Детей, естественно, не рожал.) Зачем же нужны они ему в повседневном быту?

Yes, женщины стали его раздражать. Он им не умилялся, их маленьким слабостям, он им не верил. Может быть, он был слишком слаб, чтобы тащить на себе еще и женщин, с их характером, их настроением, их родственниками и предметами любви. Он снова бунтовал. Он снова хотел на свободу. И снова не выдержал бы при первом столкновении с ней.

И все же мысли о любви не оставляли его, словно акцент у давно сменившего родину эмигранта. Словно сны о кайфе у давно переломавшегося торчка. Это пришло ему в голову во время зырканья “Ностальгии” (ужасного фильма, сплошь из эмблем, знакомившего западного зрителя со всеми русскими “открытиями” Тарковского зараз):

Дольше всего помнишь неосуществленное, несостоявшееся, нереализовавшееся до конца: любовь, не дошедшую до последней точки, до постели. Движение осталось незавершенным, контур — незамкнутым, чувство — неуравновешенным удачей или победой, тайна осталась не раскрыта, не пройденное до конца не пройдено уже навсегда, покров не сорван, волшебная картинка не испорчена банальностью, энергетически ты не вернулся к нулю, получив что-то взамен. Ты ничего не получил. Эмоция жива, не умерев в удовлетворении.

Дружба — наверное, лучшая форма взаимоотношений. Частое повторение человека все портит, как частое повторение макарон. Человек не выдерживает слишком пристального разглядывания. Человеческое в нем оказывается не слишком человеческим. И секс, целеобразующая эмоция, дойдя до самой себя, оказывается опустошенностью и кошмаром разрушенной иллюзии. Уж лучше жить с иллюзией, не доведя дело до постели, или без иллюзий совсем. Так он теперь и жил. Скучно, но спокойно.

Обещали новый год. Господи, зачем еще и этот? — думал Захар. — Что там еще нам готовят?!

Первые дни нового года. Война в Чечне, ожидание терактов, мафиозные разборки, заказные и прочие убийства… Захар никогда не чувствовал себя более спокойным на московских улицах. Стабильные былые времена? Может быть, для кого-то. Он ощущал себя на улице, как на вражеской территории. Что-то контролировалось, что-то гарантировалось? Только не личная безопасность. По городу рассекали любера, в каждом дворе, в каждом районе была своя кодла, наезжала шпана из пригорода или Казани. Если ты не попался им, ты попался “стражу порядка”, которому нечем было заняться, как только напрячь тебя: иллюзия дела и полная безнаказанность. Ему ли этого не знать?

Даже то, что умирали бомжи. Второй во дворе за полгода. Захар застал его еще живым и брезгливо прошел мимо. Бомж стоял, облокотившись на чью-то машину, судорожно тер руки. Потом упал. Этого Захар уже не видел. Увидел лежащим из окна, и уезжающих ментов. На улице уже наступила ночь. Захар вышел, положил под голову кепку (они даже этого не сделали). Открытые глаза. Залитый кровью подбородок.

Друзья Захара делились на “алкоголиков” и “наркоманов”, и собрать их вместе, например на день рождения или Рождество, представляло проблему. Поэтому гости растягивались на несколько дней.

Итак, два дня сплошных гостей, даже больше, чем бывает всегда. Зато Рождество — тихо, немноголюдно. Никто безобразно не напился. Лишь Артур слегка повыпендривался.

Тоненькая элегантная Маша в великолепном платье. Увы, говорила только о собаках. Даша в невероятного, видно самодельного, покроя блузке и короткой юбке выглядела прелестно. Надя — ненавязчиво умна, очень мудро избегала всяких эффектов.