Фредерик Бегбедер - 99 Франков

– «Village People» похожи на вино, – объявляет Октав, – чем старее, тем лучше.

Пусть будет все, что угодно, только не «Марсия Баила»! Время от времени Одиль льнет к нему на глазах у сослуживиц. Но стоит им отойти, как она тут же отстраняется. Сам он ей не по вкусу, просто хочется, чтобы подружки завидовали. А он чувствует себя старым и некрасивым в этой стайке юных хорошеньких девчушек. Схватив Одиль за руку, он сердито говорит:

– Ну и поганки же вы, юные динамистки!

– Да уж не поганее тридцатитрехлетних разведенных жеребцов.

– Верно. Единственное, чего я не могу для тебя сделать, это стать моложе.

Он ухлестывает за всеми красотками подряд, лишь бы не думать, ПОЧЕМУ он ухлестывает за всеми красотками подряд. Ибо ответ слишком хорошо известен: чтобы не завязнуть накрепко возле одной из них.

После этого ровно ничего не произошло. Октав довел Одиль до номера; ее шатало. Войдя, он улегся на кровать. Одиль побежала в ванную, и он слышал, как ее вырвало. Она торопливо спустила воду в унитазе и почистила зубы, надеясь, что он ничего не заметит. Когда она стала раздеваться, Октав притворился спящим, а потом и впрямь заснул. В комнате пахло блевотиной вперемешку с «Флюокарилом».

В самолете на обратном пути женщины причитали по поводу испорченных причесок и недействующих баллончиков с дезодорантами. Октав декламировал вслух «Слова, слова…» Алена Делона из песни Далиды:

Интересно: как верно порой красивые слова выражают искренние чувства!

Никто из его поколения больше не смеет выражаться так изысканно.

Как часто он и его бухие дружки помирали со смеху над этими словами. Почему же они казались им такими нелепыми? Почему нам становится не по себе от романтики? Мы стыдимся своих чувств. Шарахаемся от высоких слов, как от чумы. Не воспевать же собственную неспособность любить!

Секретарши прыскают, слушая его, а ведь первый же парень, осмелившийся сказать им то же самое, глядя прямо в глаза, заставил бы их разрыдаться от полноты чувств. Может, это нервное хихиканье – от зависти? Как бы то ни было, они быстренько меняют тему и переходят к обсуждению скидок, предоставляемых агентством на проявку и печатание фотографий. Своих шефов они зовут только по инициалам:

– Не знаешь, ФАП и ПИТ уже поговорили?..

– Надо будет обсудить это с ЖФД…

– Пи-Пи-Эм с АПТ и РЖП прошло вполне удачно…

– Да, но ЛЖ и АД ничего не утвердили…

Остаток времени проходит в недовольном брюзжании по поводу урезанных обеденных талонов. Октав старается хохотать громче других, и временами это ему удается.

Если мужчина неуловим, то женщина – непобедима. Сидя в самолете, который несколько дней спустя летел в обратном направлении, Софи читала открытку Октава – без всякого интереса. Она была беременна от него, но больше его не любила. Вот уже месяц, как она изменяла ему с Марком Марронье. И теперь летела в Сенегал к Марку, который решил продолжить там свой отпуск.

Вначале она переживала муки ада. Расстаться с любимым, да еще и нося его ребенка, – это требует сверхчеловеческого – или нет, выразимся точнее, – нечеловеческого мужества, мужества животного. Как будто отпиливаешь себе ногу без анестезии, ржавым ножом, растягивая пытку до бесконечности. Потом ей захотелось отомстить ему. Ее любовь выродилась в ненависть, и она позвонила шефу Октава, у которого работала несколько лет назад. Он пригласил ее на обед в «Ке Уэст», и вот тут-то она и «раскололась» – заревела и выложила ему все как есть прямо в ресторане. Марронье только что расстался со своей последней пассией-манекенщицей, и эта ситуация весьма удачно совпала с его временной сердечной незанятостью. Они сидели и ели какое-то семиэтажное, в высшей степени затейливое блюдо. Октав позвонил Софи на мобильник в тот самый момент, когда Марк уже начал оглаживать ее коленки.

– Алло, Софи! Почему ты не отвечаешь на мои звонки?

– У меня нет твоего номера.