— Попридержал бы ты язык, сержант, — твердо проговорил Василич и вырвал листок из рук опешившего сержанта. Бросив быстрый взгляд на бумагу, он сообразил, что это постановление о помещении в приемник-распределитель для несовершеннолетних сроком на тридцать суток задержанного Алексея Шороха.
— Кто подписал? — мрачно спросил дежурный, покручивая казацкие усы.
— Не видишь, что ли? — обиженно произнес Рахим. — Подпись Горелова же.
Василич сел за стол и записал в книгу распоряжение заместителя начальника отдела. В открытую дверь вошел старшина:
— Оружие сдать можно, товарищ капитан?
— Сейчас, Телечев.
Старшина подошел к столу и стал вынимать из магазина патроны. Они рассыпались по столу.
— Ну тогда веди его из камеры, — приказал капитан Рахиму.
Сержант повернулся и пошел в подвал. Дойдя до запертой решетчатой двери, он прокричал:
— Эй, вы! Что там, уснули, что ли?! Рудаков, Эдик! — позвал он дежурного. Увидев появившегося из комнаты дежурных Рудакова, сказал с раздражением:
— Че ушами хлопаешь, открывай живее.
Старший сержант вставил ключ в замок и пробурчал недовольно:
— Что за черт: нет тебе ни пожрать, ни поспать! Ходят тут... Чего надо-то?
— Открывай, да побыстрее, чифирист несчастный. Приведи сюда этого крысенка Шороха!
Гориллообразный милиционер взял большую связку ключей и, найдя нужный ключ, спросил:
— Что, насовсем его?
Рахим, отхлебнув из кружки Эдика чифир, проговорил:
— Да, насовсем, насовсем... Будешь жить спокойно.
— Да уж, с этим каратистом не соскучишься...
— Кончай пузыри пускать, меня машина ждет. Шевелись, — подтолкнул Рахим дежурного.
Буркнув что-то себе под нос, Эдик взял узел с одеждой и пошел за Шорохом по затхлому коридору с изъеденными плесенью и потрескавшимися в нескольких местах стенами. Штукатурка кое-где обваливалась из-за постоянной сырости. Царивший здесь полумрак нагонял тоску и уныние. Старшина открыл очередную решетку и, распахнув находившуюся за нею металлическую дверь, пошел вдоль камер. Затем, щелкнув замком, толкнул дверь одной из них. В полумраке, обхватив руками колени и уткнувшись в них лицом, сидел голый подросток. Когда дверь открылась, он с ненавистью посмотрел на вошедшего.
— Одевайся, крысенок, — грубо, сквозь зубы, процедил Рудаков и швырнул ему узел с одеждой, — если дернешься, то получишь резиновой дубинкой.
Алексей нехотя встал и начал одеваться. Сержант, поглядывая на него, небрежно покусывал спичку. Надевая кроссовки, подросток зашипел сквозь зубы. Ступни болели после вчерашнего: трое сержантов, избивая его дубинками, заставили бегать на месте. Сейчас стертые в кровь ступни ныли от боли. Одевшись, Алексей вышел из камеры.
— Руки! — прорычал Рудаков.
Парень заложил руки за спину, и Эдик повел его по коридору, автоматически захлопывая двери. Они прошли в комнату дежурного.
— Ну наконец-то, — сказал развалившийся в кресле с сигаретой у зубах Рахим. Поднявшись, он подошел к пареньку и с угрозой в голосе произнес;
— Сейчас мы тебя повезем в другое место. Если ты, сучонок, по дороге дернешься... Хотя постой... Эдик, где у тебя «браслеты»?
Эдик вытащил из-за ремня стальные наручники.
— Ручонки давай, — кивнул Рахим.
Алексей протянул руки, и сержант, щелкнув наручниками у него на запястьях, толкнул его в спину.
— Давай, топай, — сказал он. — Да, спасибо за чифир, — усмехнувшись, прокричал он Рудакову и вывел подростка из комнаты.
— У, падла, выжрал все, — услышал он, поднимаясь по лестнице.
Они прошли мимо «дежурки». Василич, которого так прозвали в отделе за его простоту и бесхитростность, проводил подростка сочувствующим взглядом. Алексей с сержантом вышли на крыльцо отдела. На улице шел дождь.
Взмахом руки Рахим подозвал машину и открыл «собачник».
— Чтоб ты, сучонок, не дергался, я «браслеты» тебе ушью, — зло бросил он и сдавил кольцо наручников.
Подросток сквозь зубы втянул воздух и сморщился от боли.
— Что, жмет? Зато ты в тесноте, а я не в обиде, — с едкой ухмылкой проговорил сержант.
Рахим поднял голову и посмотрел на освещенные окна второго этажа. Там, прислонившись к окну, кто-то стоял. Подросток проследил за его взглядом и узнал стоявшего у окна человека. Это был Зевс, которого прозвали так за крутой прав и бешеный характер, за то, что он любил повелевать своими подчиненными, как рабами.
Сержант с грохотом захлопнул дверь «собачника» и вновь бросил взгляд на окно. Но там уже никого не было. Он подошел к кабине и залез на первое сиденье.
Читать дальше