Владимир Вафин - Чужаки

— Послушай, откуда это ползучее гадство? Все словно озверели. Пацаны никому не нужны. В детдоме важны только бумажки, матери становятся акулами, готовыми сожрать своих же собственных детей, а все вокруг делают вид, что с детишками все нормально, ну иногда проявят милосердие, поднесут небольшие подарочки. Это у нас называется: «За детство счастливое наше спасибо родная страна». А им надоело быть голодными и вечно битыми. Они вышли стаей озлобленных волчат на улицы и кидаются на людей. И тут школа, что их уродовала, общество, что их травило, да и родители, что калечили, стали кричать: «В клетки их, пусть меж собой грызутся!» — Влада словно прорвало. Он говорил горячо, страстно, выплескивая из себя давно наболевшее, осознанное, выстраданное такому же неравнодушному человеку, как он. — Кто защитит их? Ведь добрых душ на всех не хватит. А остальным наплевать. Сегодня пацаны — еще малолетки, а завтра могут стать, да что там говорить, уже становятся уголовниками, матерыми рецидивистами. Я вот сам себя чувствую каким-то винтиком в страшной, чудовищной машине, уродующей пацанов, калечащей их души. Борьба с безнадзорностью и детской преступностью... С кем боремся? С пацанами?

— Да не с пацанами, Влад, а с их отклонениями, — уточнил Всеволод.

— А откуда они, эти отклонения? От сырости, что ли? От семьи, от школы, от нашей системы! — убежденно произнес Влад.

— И что же ты предлагаешь?

— Что? Да чтобы были любящие родители, добрые учителя, внимательные воспитатели, думающие милиционеры...

— Ну ты хватил, — улыбнулся Всеволод. — В России бардель такой... Она, как от чумы, бьется в лихорадке.

— Да пойми же ты, дети не виноваты, что родились в этой стране. И сегодня им нужно радостное детство, а не завтра.

— Ну, не так мрачно, Влад. Я верю, что многие из них станут нормальными гражданами. Вспомни, в августе у Белого дома стояли пацаны, которые сделали свой выбор. Да и ты не дашь им пропасть поодиночке. Как там говорится: на таких чудиках Земля держится, — сказал Сева и похлопал Влада по плечу.

— Знаешь, — сказал Влад, тяжело вздохнув, — я тоже сдавать стал. Иногда мне кажется, будто я раньше жил в каком-то добром племени. И вот пришел в город, став чужаком в той среде, в которую окунулся. Я жил со своей верой, а им плевать на мою веру, они хотят меня переделать, ломают и бьют по самым ценным чувствам: любви, дружбе, вере и доброте. Когда я шел в милицию, то думал, что буду защищать закон, а послужив немного, понял, что порой те, кто пригрелся у закона, подонки всякие, сами нарушают его. Я стал ненавидеть эту службу из-за этих подонков, из-за тех, у кого власть, ментов гнилых. Чтобы не прослыть среди них чудиком, вроде как с прибабахом, я сам стал нарушать закон. И если все в ногу, то и ты должен с ними шагать. Но вдруг однажды почувствовал себя подонком и мразью. А я не хочу этого. Как трудно быть милиционером и как легко стать ментом, особенно в этом прогнившем приемнике!..

— Уходи, ты и так уже нахлебался, — посоветовал Всеволод. — И хватит тебе «риска и тревожных будней». Армия тебя наградила переломом позвоночника, а милиция — ранениями. Давай к нам, ты же можешь писать. Хотя у нас тоже неспокойная работа. Но я знаю, что ты неприспособлен к спокойной жизни.

— Да я вот тоже думаю, что пора уходить, — вздохнул Влад. — Только вот пацаны... Один мне так и сказал: «Вы уйдете, а как мы?..»

— Подожди, подожди, но ты же всех не прикроешь? Сколько их по детдомам и интернатам!

— Я, скорее всего, в свой интернат пойду. Я думаю, что пацанов надо сначала воспитывать, чтобы они не попадали в приемники, «спецухи». Это лучше, чем их видеть, как говорят чинуши, «социально опасными». И потом там еще работают те, кто меня воспитал. Я их до сих пор помню. Они были для нас не воспитателями, а старшими друзьями. Они верили в нас и передавали нам эту веру, чтобы мы с ней прошли по жизни.

— Ты веришь, что там ничего не изменилось, в твоем интернате? — удивился Всеволод.

— Знаешь, верю! Это самое страшное — жить без веры. Жизнь делают люди. Я считаю, какие люди, такое и время.

— Что ж, Влад, я верю в тебя, а с милицией ты развязывайся.

— Вот помогу Саньке и подам рапорт. Всеволод, тут такое дело, парень один...

И Влад рассказал ему о Саньке.

Всеволод слушал его внимательно, и по тому, что он стал чаще курить, Влад догадался, что судьба Саньки взволновала его.

— Влад, я постараюсь тебе помочь! — сказал Сева, дослушав его рассказ.

— Не мне, а Саньке надо.

— Я помогу вам, — уточнил он.