Владислав Баяц - Книга о бамбуке

Успокоившись, Сунг даже не ждал завтрашнего дня. Он позволил ему приближаться.

Тех нескольких вечерних часов, которые мы провели вместе после разговора с Тецудзиро, было достаточно, чтобы я почувствовал на себе изменившийся взгляд Рёкаи. В нем был страх, смешанный с уважением. Означал ли такой взгляд благоговение — я не знал.

Начался день, определенный для ритуального сбора подаяния. Это был мой первый выход за монастырскую ограду за целый год.

Рёкаи помогал мне в подготовке. Я надел свое повседневное белое кимоно и поверх него — длинное черное одеяние. Только сейчас я заметил, хотя и облачался в него каждый день, что оно было чистое и штопаное. Кто-то ночью позаботился обо мне. Рёкаи на своей одежде показал, что следует делать дальше. Я поднял нижнюю часть одеяния и гайтаном закрепил его края вокруг пояса. Надел белые гамаши и обулся в соломенные сандалии. Когда я внимательно посмотрел на всех десятерых унсуи, отряженных на сбор подаяния, то понял, насколько нам подходит это название; дословно оно означает «туча и вода». Я получил еще две полезные вещи: сплетенную из вербовых прутьев шляпу в виде огромного гриба под названием «адзирогаза» и черную торбу из того же материала, что и верхнее одеяние. Ее украшала белая надпись с названием монастыря. Шляпа должна была защищать меня от сильного солнца или дождя и снега. Ее нельзя было надевать, пока не покинешь монастырские стены.

Я сидел в стороне от всех. Я был учеником, который еще не испытал красоты даяния и принятия. Тэцудзиро словно услышал мой внутренний голос. Он присел возле меня.

— Цао, ты не должен чувствовать себя оскорбленным, когда тебе что-нибудь подают. Польза от даяния духовной и материальной милостыни неизмерима. Такая милостыня рождает гармонию и ощущение полноты. Завтра Хоун велит разделить все полученное на четыре части: первую нужно отдать тому, кто просит с тобой вместе, вторую — тем, кто страдает от голода, третью — духам покойных, а четвертую — оставить себе. Но не забывай, что это знают не только те, кто принимают, но и те, кто дают. Люди благодарны монахам за сутры, которые те читают им. Дар — это знак уважения. Принятием дара ты и их ведешь к просветлению. Если б все люди делали то же, что и мы, высокомерие исчезло бы.

— Но что делать с гордостью, дайси?

— Ты должен опустить гордость. Ты — тот, кто должен внушить доверие человеку, перед дверью которого стоишь. Если ты не сумеешь этого сделать, ты станешь объектом для насмешек простых людей и будешь похож на бродягу, бегущего от деревенских псов. Мне иногда удавалось успокоить ссору между мужем и женой, без единого слова, одним своим появлением. А почему? Потому что во мне они видели свое настоящее лицо — то, которое было у них, когда они еще не родились.

— Когда они еще не родились?

— Да. Вот как мы поступим: хотя я не являюсь твоим роси, я задам тебе коан, который ты должен решить до своего возвращения сюда. Какое лицо было у тебя, прежде чем ты родился?

Он оставил меня в смятении. Имел ли он в виду лицо в материнской утробе или еще раньше, до того, как я был зачат?

Рёкаи дал нам знак, что пора отправляться. Мы двинулись с торбами на шее и шляпами, прижатыми к животу. Рёкаи — первый, я — в конце. Головы унсуи раскачивались на ходу, вразнобой попадая в поле моего зрения. Все мы бормотали сутру. В пути можно было произносить только ее. В остальное время должна была царить полная тишина.

Мы шли по утоптанной тропе среди густого кустарника. Солнцу лишь иногда удавалось одним лучом, словно огромным и острым мечом, отсечь кусочек пространства и засверкать на земле. Не в силах справиться с собой, я отошел в сторону, чтобы искупаться под золотым потоком.

Затем, спустившись, мы пошли вдоль рисовых полей. Посреди равнины стояла одинокая хижина. Она выглядела заброшенной. Я не успел ничего подумать, как Рёкаи крикнул нам:

— Как известно, я не имею права говорить. Но не все из вас знают, что это та самая хижина Обуто Нисана, о которой теперь рассказывают легенды.

Оглянувшись на меня, Рёкаи умолк и быстро пошел дальше.

Село было бедным, но у домов были чистые стены, починенные крыши. Я наугад остановился перед одним из них и постучал. Когда мне открыла молодая женщина, я прочитал сутру, которой желал ей благоденствия в семье. Явно выражать благодарность нам не разрешалось. Спустя некоторое время моя торба потяжелела. Несколько человек даже дали мне денег. Я решил постучать еще в одну дверь, а потом идти к условленному месту, откуда мы все должны были отправиться в монастырь.