Владислав Баяц - Книга о бамбуке

— Государь, ты сам сказал, что это предложение, а не приказ. Поэтому позволь мне подумать. Я никак не ожидал услышать все это.

— Я не стану тебя торопить. Возвращайся в свой Храм и выбери время и способ для ответа. Если пожелаешь, ты — мой гость в любой день.

Все время, пока я поднимался в гору, я был занят мыслями, вызванными тем, что произошло в селе.

Дорога к Дабу-дзи снова вывела меня к хижине Обуто Нисана. На этот раз при виде ее я остался спокоен. Я уселся на скамью перед хижиной, глядя на равнину, которая пестрым покрывалом расстилалась передо мной.

…В центре равнины стоял роскошный шатер, окруженный оградой из шелка со знаками императорской семьи; шелк слегка колыхался от нежного ветерка. Постоянно подъезжали гонцы на лошадях и, ненадолго задержавшись в императорском шатре, куда-то отправлялись. Тишину нарушало только звяканье сабель и пластинок на доспехах, сияющих на солнце. Ветер развевал яркие плащи.

Сёгун Осон Младший спешно пытался узнать названия всех известных на континенте видов бамбука, находясь в панике от того, что срок, назначенный ему любимой Кагуяхимэ, быстро истекает. Он часто направлял жадный взгляд на скамью, где сидел отец Кагуяхимэ Обуто Нисан — на самом деле, единственный человек, который мог помочь ему в разрешении поставленной задачи. Но в то же время — единственный, к кому он не мог обратиться за помощью. Поскольку год, отведенный на отгадывание, заканчивался, Осон сознавал, что его любовь ускользает от него. Исчезновение принцессы и смерть опечаленного Нисана унесли с собой все тайны, да и желания молодого сёгуна. Все перестало иметь смысл. По эту сторону существования его держало лишь полученное им письмо Кагуяхимэ, в котором она признавалась ему в любви. Уважая ее мудрые слова, Осон исчез из своей прежней жизни и начал новую, незнакомую и ему, и другим, в которой понемногу находил иные значения уже известных ему вещей и событий. Он знал, что, достигнув третьего знания о тех же самых вещах, исполнит и ее, и свой завет.

Образы и звуки исчезли. Передо мной опять стояла одинокая хижина, в которую, как говорят, со времени последних событий никто не входил. Хижина вошла в легенду. А народ никогда не трогает легенды.

Я решился. Мягко толкнув дверь, вошел в полумрак. Снял с лица неприятную паутину, рассмотрел. Все стояло на своих местах. Только токонома была пуста, без единого предмета, которые я сам на нее поставил. Не было и обожженного чайника, который я подарил почтенному Обуто Нисану. Вместо всего этого у стены лежал сверток. Когда я развернул его, то нашел каллиграфическое письмо, подписанное рукой Обуто.

Мои последние слова после ухода милой Кагуяхимэ, адресованные одному из двоих людей, одного из которых судьба сделала палачом другого.

Второй человек пострадает от руки первого. Ни один, ни другой не узнают, что они сотворены из одной души, как два вида одного рода. Безутешные, гонимые разными, а на самом деле — одними и теми же несчастьями, они отчалят от этого берега в поисках другого и будут блуждать, пока не поймут, что и у реки, и у моря есть третий берег. На нем они встретятся. Там их будет ждать мудрость третьего знания.

Я положил сверток на прежнее место и вышел. Слышалось тихое шуршание бамбуковых листьев. Оно напомнило мне шепот тысячи воинов, смотрящих на неустрашимого вождя, который своим примером изгоняет страх из их душ накануне решающей битвы.

«Первым человеком» Обуто Нисана был я. Но кто второй? Тот, о котором говорил Рёкаи, когда я оставил его вопрос без ответа? Возможно ли, чтобы я чувствовал в себе существо, незнакомое мне, но которое — тоже я, в другом облике?

Соломенные шляпы под предводительством Рёкаи застали меня на скамье перед хижиной. Рёкаи знал, что произошло внизу, в селе. Обменявшись взглядами, мы оба рассмеялись.

Радость, которую я ощутил, входя в Дабу-дзи, уничтожила все прежние сомнения — монастырь был моим домом. Мы встали на колени перед Хондо и в знак благодарности прочитали сутру. Потом мы смогли без церемоний выпить свой чай, расслабленно сидя во дворе. Только Рёкаи, как предводитель унсуи, должен был сразу же известить роси о законченном сборе подаяния. Он вернулся озаренный.

— Благодаря тебе сегодняшний поход будет отмечен как особенный. Нечасто случается, чтобы во время сбора подаяния унсуи пережил просветление!

— Просветление? Ты имеешь в виду?..