Владимир Баранов: Беседы с собой

На них можно равнодушно поглазеть сквозь бронированную оправу лимузина, с пьедестала трибуны или просто в окно телевизора.

Эти несчастные создания сыграли свою роль, но у каждой роли есть свой конец, а дальше — новая пьеса, и вот уже новые актеры выходят на сцену.

Жизнь продолжается. Но не для всех…

После этой встречи со старыми друзьями я впервые в жизни в возрасте 54-х лет пошел в синагогу. Ноги сами понесли…

С раввином синагоги П.Г. наша группа познакомилась при весьма занятных обстоятельствах. Он приехал к нам из Штатов для реанимации российско-еврейской религиозной жизни и пока еще неважно говорил по-русски.

После молитвы он повел речь о том, что можно употреблять в пищу, а что — нет, и при этом изредка поглядывал в Тору, поскольку это первоисточник.

У них в Штатах, объяснил он, государство и частные компании несут ответственность за качество продукции , и если на банке написано “кошерное”, то это, без сомнения, можно есть. В России дело обстоит значительно сложнее: тут никто ни за что не отвечает. К примеру, завелись у вас деньжата, и вы на радостях бежите в магазин, берете банку кильки с овощами и вдруг при вскрытии обнаруживаете там некошерную черную икру; вам следует немедленно осведомиться в Торе, и, убедившись, что это некошерная еда, сразу же выбросить ее в помойное ведро. И не забудьте руки вымыть с мылом.

Еще плачевнее обстоят у нас дела с употреблением молока. Коровье молоко само по себе кошерное, и его можно пить, даже если оно на 100% разбавлено водой, ибо вода тоже кошерная.

Но вся проблема в том, считает реб П.Г., чтобы убедиться, не добавлено ли в эту кошерную водно-молочную смесь, как он выразился, “свиное морковь”.

Тут мы все ахнули. Я, к примеру, решил, что реб П.Г. сделал новое открытие в ботанике, и его следует представить на соискание Нобелевской премии в этой области.

Однако мы все ошиблись, ибо реб П.Г. имел в виду свиное молоко: не добавляют ли его для калорийности в коровье, после чего последнее становится некошерным. Мы его заверили, что у нас, кроме воды и соли, никуда ничего не добавляют.

Реб П.Г. остался удовлетворен, ибо обе эти добавки кошерные и вреда для нашего здоровья не представляют. Он поблескивал золотой оправой своих сверхмодных очков, снисходительно кивая нам с кафедры, и, по-видимому, чувствовал себя миссионером среди дикарей-папуасов.

Как и всякий еврей, я жутко упрям, меня постоянно подмывает ввязаться в спор и доказать оппоненту, что только моя точка зрения ближе всего к истине. Хуже того — я еще много читаю и владею массой интересной информации. И уж совсем ни к черту, что я живу один и не могу ни с кем поделиться этими недостатками. Поэтому здорово не повезло руководителю нашего с семинара реб А.К.: на его беду я попал к нему в группу.

Реб А.К. — подвижный, очень эмоциональный 50-летний раввин, блестяще провел первое занятие; он сразу завладел аудиторией, вызвав у нас острый интерес к предмету и продемонстрировав незаурядные актерские данные. Да, эрудиции и таланта ему было не занимать!

Но в конце третьего часа он посчитал, видимо, что игра сделана и позволил себе расслабиться.

Тут я ему изгадил всю малину…

Я не хотел, но рот открылся у меня сам по себе, и я брякнул то, что думал, и после этого он меня возненавидел.

Разговор уже шел на бытовые темы, уже собрались расходиться, и реб А.К. сиял от радости, что все сошло так гладко, а я вдруг ни с того ни с сего спросил, тупо глядя в потолок:

— А вы не могли бы в двух-трех словах сформулировать идеологию иудаизма?

Реб А.К. что-то сглотнул и просверлил меня черным глазом насквозь. Такой пакости под занавес он, видимо, не ожидал, он уже почивал на лаврах и никак не мог собраться.

— Конечно, — наконец небрежно сказал он и начал собирать бумажки в дипломат, — это любовь к ближнему.

Я никак не мог оторваться от завитушек на потолке и очень печально изрек:

— А вот вся мировая философия утверждает, что идеология иудаизма — это освещение жизни.

После этого он не стал со мной здороваться за руку.

— Он не еврей! — раздался вопль под сводами синагоги. Так эмоционально среагировал на мою бестактность один из участников семинара. Конечно, подрывать авторитет учителя — это верх бестактности и неприличия, но синагога оказалась единственным местом за всю мою жизнь, где меня обозвали “неевреем”, за стенами этого здания все было наоборот.

Интересно, кто же я такой?