Рээт Куду: Свобода и любовь. Эстонские вариации

Наконец-то я была избранной и мне завидовали.

Впервые мои бывшие одноклассницы снизошли до того, чтобы заметить меня. Стать невестой сразу же после выпускного бала — это считалось совершенно мистическим успехом даже для признанной красавицы.

Но главное — мой жених был одним из самых достойных восхищения горожан. Его и не надеялись увидеть вернувшимся в родные пенаты из долгих зарубежных поездок. Тармо Теэперв был чемпионом по борьбе среди юношей — сначала нашего города, затем республики. Позднее он исчез, отправился странствовать за границу. Родители Тармо говорили о его выдающихся успехах, хотя было не вполне ясно, каким образом он заработал такие деньги — выступая в турнирах профессионалов, в бродячем цирке, или занимаясь чем-то похуже. Во всяком случае, чуть приплюснутый нос богатыря свидетельствовал о его героическом прошлом, а кожаные куртки вызывали зависть у самых лихих сердцеедов нашего городка.

Я впервые ловила на себе любопытные и уважительные взгляды парней. Должна признаться: этими взглядами я наслаждалась больше, чем самим статусом невесты. Меня радовало, что хоть раз в жизни меня наконец признали равной. Для меня это было самым удивительным признанием. Бывшие и нынешние старшеклассницы щебетали, что Тармо “очень красив”. Мамины подруги шептались, что он “очень богат”. Комплименты и знаки внимания перемежались с завистливыми взглядами.

— Вот это мужчина! — говорила мне подруга, которая красовалась обычно на школьных вечерах в самом глубоком декольте. — Где только ты его подцепила? Какие мускулы! А вкус какой! Он что, выбирает невест по принципу контраста — чтобы еще больше красоваться на их фоне? Или вы обручены с колыбели, и он не может отказаться от тебя?…

— Нигде я его не подцепила, он сам меня подцепил, — серьезно отвечала я. — Совсем недавно…

— Не знаю, — отбивалась я. — Он, правда, говорит, что после немецких манекенщиц все наши девушки кажутся ему коротконогими: мол, задница чуть ли не по земле волочится. Не знаю, это он так сказал…

— По земле, говоришь, волочится? — презрительная улыбка подружки мгновенно угасла, словно на невысохшую еще акварель плеснули водой. И осталось бесформенное пятно.

Меня настолько поразило исчезновение с ее лица этой сияющей улыбки, что в утешение ей я даже выдала секрет Тармо: “Просто я напоминаю ему одну берлинскую манекенщицу, его большую любовь… Мои волосы и фигура…”

Но продолжить я не смогла. Школьная королева красоты, не в силах перенести такой удар судьбы, возмущенно заорала:

— Это ты — манекенщица? Это у тебя волосы и фигура?!.

Завистники утешались, предсказывая быстрый и плачевный крах этого совершенно неравного брака. Меня открыто утешали: мол, многие видные мужчины берут себе совершенно невзрачных жен — чтобы сделать из них домашних куриц. Надолго ли — это уже зависит от ловкости самой курицы. Бывают чудеса: неприметных женушек не бросают, потому что те соображают, как выносить все перепады мужниного настроения. Богатырям вроде Тармо нужны жены понятливые, чтобы дома был порядок, а прихоти свои они удовлетворят где-нибудь на стороне.

Я не понимала и половины этих намеков и только согласно кивала, чтобы поскорее избавиться от доброхотов. Чтобы не спорить с ними, я в пору своего предбрачного состояния прошла бесплатные курсы парикмахерского дела и поварского искусства, прослушала наставления, как одеваться, как пользоваться косметикой, как вязать. Наш город просто в восторге был от того, как сказка о Золушке становится былью; многие искренне желали мне добра, надеясь, что я сумею навеки удержать у родного очага самого шикарного плейбоя, честь и славу нашего городка.

Городские мамаши наперебой ставили меня в пример своим дочерям. Если замуж за богатыря выходит красавица, в этом нет ничего чудесного, это никого не удивит. Теперь же вдруг затеплилась надежда, что в нашем городке замуж смогут выйти и самые невзрачные, которым пророчили участь старых дев. Воистину благословен город, коль скоро в нем свершается брак, заранее объявленный раем на земле.

Мои родители подарили нам квартиру в Таллинне. Только позднее я узнала, что ради этого они продали приморский хутор моей бабушки, куда мы летом ездили отдыхать. Продажа наследственного хутора потрясла меня куда больше, чем сам процесс выдачи замуж. Странным казалось, что ради какого-то мужика, которого в нашей семье толком никто не знал — и я меньше всех! — они готовы пожертвовать таким исконным, родным, как наш старый хутор.