Кани Джеронимо - Имена

Я села за партой у окна во втором ряду. Ветер раскачивал зеленые деревья. Я представляла себя этими деревьями. Я чувствовала себя брошенным ребенком в огромном мире. Как будто все забыли о моем существовании. В детстве я мечтала однажды проснуться и обнаружить, что все в мире исчезли. Я бы ела конфеты, управляла трамваем, гуляла допоздна… Тем летом, сидя в кабинете черчения, я поняла, что такое одиночество. Когда некому рассказать, что у тебя творится внутри. Не к кому прижаться. Уткнуться лицом в шею и просто поплакать.

К одиночеству нельзя привыкнуть. К нему можно приспособиться. Одного оно сломает. Другого — сделает сильнее. Те, кто справляется, в будущем, если им повезет, находят свою вторую половинку, которую будут мучить всю жизнь, потому что они привыкли быть сами по себе. Не плакать и не жаловаться. Два одиноких человека редко встречаются друг с другом, а если это и случается, то их союз недолговечен. Те, кто сами по себе не могут влюбиться в себе подобных. Хотя, может, я заблуждаюсь. Я не знаю.

Прошло еще около сорока минут, прежде чем учительница вернулась. В руках у нее были не листы бумаги, не чертежные принадлежности, а жестяное ведро, грязная тряпка и швабра. Она сказала, что теперь я все лето буду убирать ее кабинет по утрам. И только потом, после того, как я закончу, она разрешит мне приступать к чертежам. Я ответила, что ни ее, ни какой-либо другой кабинет убирать не собираюсь. В течение следующих десяти минут я узнала, что я проститутка, наркоманка и алкоголичка. Она сказала, что сделает так, что меня упрячут в клинику для душевнобольных и наркоманов.

Я кивнула головой и ушла, а на следующий день нашлись люди, которые подтвердили, что видели, как я принимаю наркотики. Что я склонна к суициду.

Мою наркоманию не подтвердили, а вот склонность к суициду все-таки узрели в моих ранних рисунках.

Меня определили в корпус, где содержали суицидчиков. К моему удивлению, там было много моих ровесников, как мальчишек, так и девчонок. Половина из них слышала голоса, которые день изо дня твердили им, что они должны выпрыгнуть из окна. Врачи называют это галлюцинаторно-параноидальным синдромом. Или синдромом Кандинского-Клерамбо. Он лечится аминазином или галоперидолом. Первые дни я просто лежала на кушетке. Ни с кем не разговаривала. С врачами общалась неохотно. В принципе, меня никто не донимал. Таблетками не пичкали. Просто следили за тем, чтобы я чего-нибудь с собой не сделала.

К концу первой недели я стала более общительной. Мне охотно дали много листов бумаги и карандаши, поэтому вся следующая неделя пролетела незаметно. Целыми днями я только и делала, что рисовала. А в понедельник меня отвели к главврачу. Мы поговорили с ним. Он спросил меня, чем я собираюсь заниматься дальше. Тогда я сказала, что буду рисовать. На теле. Седой врач тепло улыбнулся. Потом сказал, чтобы я собирала вещи, попрощалась, с кем хотела, потому что выписывают из их заведения сразу после двух часов. Еще он сказал, когда я выходила из его кабинета, чтобы я не переживала. Люди и сами не всегда понимают, за что ненавидят других двуногих. Я ответила, что не переживаю.

Лечебница оказала на меня сильное воздействие. Я повзрослела. Я поняла, что должна быть сильной, даже тогда, когда не хочу.

Учительницу черчения не уволили с работы. Доказать, что это она упрятала меня дурку — я не могла, а ей, конечно же, верили больше чем мне. Тем более, для всех я была душевно больной девочкой, склонной к самоубийству. Нет ничего удивительно в том, что я могла специально все это выдумать, чтобы отыграться хоть на ком-то.

За то по черчению мне поставили тройку просто так.

Пару раз летом я встречалась с Ксюшей, Владиком и Денисом. Иногда к нам присоединялась Наташа. Она очень сильно изменилась. Теперь она не была такой молчаливой и замкнутой. Черты ее характера приобрели некую вульгарность. Толстый слой безвкусного наложенного макияжа делала ее похожей на дешевую куклу. Джинсы и синяя байка сменились максимально короткой юбкой и обтягивающей блузкой с огромным декольте. Как-то раз мы сидели возле подъезда Владика, когда к нам подошли два парня. Ни чуть не смущаясь того, что рядом сидим мы, они открытым текстом предложили Наташе обслужить их. Она назвала свою цену. Они согласились.

Ксюша к тому времени вела себя точно так же, как и Наташа. Такая же юбка. Такой же макияж. Единственно, что отличало ее от подруги — это то, что спала она за бесплатно.

Владик спивался. Он пил в компании. Он пил с братом. Он пил один. И если кто-то пьет, потому что хочет что-то утопить в стакане, то Владик пил просто ради того, чтобы пить. Наверное, ему казалось, что это делает его взрослым.