Олег Лукошин - Человек-недоразумение

«Вона как я удачно в Москву прибыл!» — только и успел я подумать, так как почти сразу сорвался в ближайшую станцию метро, ибо проходивший мимо и присоединившийся к двум первым пенсионерам бабай под номером три сообщил им, что в городе, где-то в центре, видели танки и скоро всем так называемым демократам, а Боре Ельцину в особенности, наступит большущий кирдык.

Люди, сновавшие по станции, пребывали уже в изрядно взбудораженном состоянии. Вокруг только и жужжали: «Переворот… Хунта… Наступление на демократию…» В вагоне тронувшегося от станции состава жужжание раздавалось ещё громче. Я испытал необычайный прилив энергии и понял, что нахожусь в своей стихии.

— Граждане! — стоя в проходе, обратился я к людям, сурово оглядев их недоумевающие и настороженные лица. — Прошу всех сохранять спокойствие. Преступный режим Горбачёва — Ельцина вёл страну к неизбежному краху. Ответственные, серьёзные люди решили взять власть в свои руки, чтобы не допустить непоправимого, а именно развала всеми нами горячо любимой Родины, Советского Союза, и превращения оставшихся на его пепелище клочков в колониальный придаток Запада. Просим вас поддержать новую власть и принять её как единственно легитимную.

— Палачи! — тут же крикнул мне кто-то из дальнего конца вагона. Голос был женский.

— Кто это сказал? — посмотрел я в ту сторону. — Это вы, женщина? А ну-ка, пройдёмте на Лубянку.

— Не задушите свободу, изверги! — раздался мужской голос.

Я сурово пожурил и его.

— Мужчина! Ещё одно такое неконтролируемое высказывание — и ваш труп будет валяться с дюжиной пулевых отверстий у памятника Дзержинскому, и его будут алчно клевать вороны.

(А стоял ли ещё тогда памятник Феликсу Эдмундовичу? Блин, не помню. Впрочем, и не надо такой ерундой голову забивать.)

От переизбытка эмоций (а я действительно был чрезвычайно возбуждён и обрадован всем этим массовым действам в историческом театре абсурда) я завопил гимн Советского Союза.

— Союз нерушимый республик свободных… — ну, и так далее.

Ко мне, к большому моему удивлению, присоединилась рябая старушенция в платочке, сидевшая в метре от меня. Это жутко мне не понравилось. Ну как же она не понимала, божий одуванчик, что эта пьеса написана для одного актёра и сегодня совсем не её бенефис?

На подступах к Красной площади я увидел танки. Три штуки, они стояли у представительного, сурового здания — наверняка министерства. Стояли, словно припарковавшись на вечеринку, которая тут намечалась. Вокруг них толпились ротозеи. Обстановка была достаточно спокойной: солдаты расслабленно загорали на броне и вяло посматривали по сторонам. Людишки в толпе тоже не проявляли активности, словно любовались картинами на вернисаже.

— Тоталитаризм не пройдёт! — закричал я, приблизившись к танкам. — Нет красной чуме! Демократизацию общества не остановить! Руки прочь от свободы!

И здесь нашлись сочувствующие. Пара молодцеватых мужичков произвела некие робкие, весьма неуверенные движения, как-то нелепо взмахнула руками и даже что-то вроде бы выкрикнула. Что за слова были ими произнесены, я не разобрал, но шевеление губ заметил отчётливо.

— Ель-цин!!! Ель-цин!!! Ель-цин!!! — подняв в воздух кулак, заскандировал я. — Москвичи, единым фронтом встанем на защиту демократии! Или вам свобода не дорога?

В отдалении, заметил я, из стоявшего на тротуаре «уазика» выскочили два офицера (я не уверен, не разбираюсь в этом, но, по-моему, они были офицерами) и побежали ко мне.

— Смотрите! Смотрите! — закричал я людям. — Вот так осуществляется у нас террор!

Подбежавшие военные достаточно ласково и учтиво схватили меня за локти и повели к своему «уазу».

— Прощай, человечество! — продолжал я кричать. — Передайте Ельцину, что я погиб за свободу.

Затолкав меня внутрь автомобиля, где за рулём восседал лопоухий солдат, военные дали знак, и «уазик» тронулся. Я погрузился в фантазии о пытках и мученической смерти в гэбистских застенках. Такая перспектива казалась мне в ту минуту замечательной.

Ехали мы недолго. Оставив позади несколько перекрёстков, славная машина Ульяновского автозавода остановилась, а один из офицеров открыл дверь и позволил мне, сидевшему между ними двумя, выбраться наружу.

— Иди отсюда, понял! — твёрдо, но незлобно произнёс он. — И больше не попадайся.

Фыркнув, автомобиль тронулся с места.

Я был чрезвычайно разочарован. Такая развязка меня не устраивала. Растревоженное кровяное зелье бурлило в жилах и непреклонно требовало сатисфакции. Ну хоть бы избили, что ли, негодовал я на покинувших меня военных, хоть бы отпинали слегонца кирзовыми сапогами, чтобы душенька обрела успокоение и не просилась так трепетно наружу из бренного и усталого тела. Нет, надо что-то делать! Надо искать скопления народа, надо разжигать рознь, надо призывать к себе великий и исцеляющий Хаос, чтобы он, словно Сатана, тысячелетиями жаждавший шанса вырваться из Преисподней на поверхность Земли, мог окутать этот мир своей непреложной истиной.