Василий Шарлаимов - Степан и муза

Повар был застигнут загробным гласом как раз в тот момент, когда в очередной раз подбросил корж вверх. Парень мгновенно съежился и сжался в комочек от нахлынувшей волны ужаса. А корж плашмя плюхнулся прямо на вершину его башнеподобного колпака.

По-видимому, повар принял мефистофельский бас Степана за предвестник приближающегося землетрясения.

— Ну и как? — спросил меня с вершины Парнаса обладатель бесценного поэтического дара.

— Я поэт, зовусь я Стёпа.

Всем привет от остолопа! — пробурчал я, растирая заложенные «громом» уши.

— Чего, чего? — поинтересовался из-за заоблачных высот лирик.

Но тут Парнас не выдержал гениальности поэта. Ножки стула резко разъехались в разные стороны. Степан рухнул на стол, сметая с него всю утварь, и кубарем скатился на пол. Я еле успел схватить в руки свой стакан и бутылку «Спрайта», спасая их от разрушительной стихии. Низвержение с Парнаса сопровождалось страшным грохотом и звоном бьющегося стекла. Общий бедлам усилило то, что официантка, имевшая неосторожность как раз проходить мимо, от неожиданности резко отпрянула в сторону и выронила на пол содержимое своего подноса, а именно: 4 порции пиццы и столько же стаканов и бутылок пива «Супербок». Грохот падающей посуды и битого стекла дополнил мелодичный перезвон падающих ножей и вилок. Одна порция пиццы, описав замысловатую траекторию и несколько раз перевернувшись в воздухе, упала точнехенько на макушку поэта и увенчала его растерянную физиономию. Степану, восседавшему на полу среди остатков трапезы и обломков посуды, ещё крупно повезло, что пицца угодила на его голову коржом вниз. Во времена Древней Греции победителям поэтических соревнований на голову возлагали лавровый венок, но, по-видимому, с тех пор обычаи сильно изменились.

Вдруг Степан дико взревел, резко сбросил «корону» с головы, прытко вскочил на ноги, схватил газету «Jogo» с соседнего стола и принялся махать ею над своей макушкой, при этом мелко пританцовывая. Этот пляс сопровождался отборными ругательствами и изощренными проклятиями. Все это чем-то напоминало танец шамана при изгнании злого духа из тела смертельно больного соплеменника. И тут меня осенило, что пицца была только-только извлечена из печи.

Внезапно гигант узрел меня со стаканом и бутылкой «Спрайта» в руках. Степан стремительно бросился ко мне, выхватил из моих одеревеневших рук бутылку и вылил её содержимое прямо себе на голову. Мученическое выражение медленно сползло с его лица, и он облегченно вздохнул:

— Господи! И как это йоги умудряются ходить босыми ногами по горячим углям? Тут от пиццы мозги в голове чуть не закипели. А то… голыми ногами!!!

Я робко оглянулся. На нас смотрели десятки пар ошеломленных глаз. Виртуоз изготовления «прорезиненной» пиццы спрятался за кассовым аппаратом и испуганно выглядывал из-за него, как новобранец из-за ветхого бруствера. Корж, свисая с верхушки головного убора повара, предательски перекосил Пизанскую башню колпака, натянув его край на вытаращенные глаза несчастного. Дрожащими руками парень вытащил из кармана мобильный телефон и, трепеща, как осиновый лист, попытался набрать какой-то номер. Край колпака совсем съехал на его слезившиеся глаза, и он поспешно поправил его левой рукой. В этот момент коварный мобильник выскользнул из непослушных пальцев юноши, вращаясь винтом, полетел вниз и, ударившись торцом о кафельный пол, раскололся на несколько частей. Повар, согнувшись и прикрываясь руками, словно в него стреляли из крупнокалиберного пулемета, бросился к лестнице и почти кубарем скатился в нижний ярус пиццерии. Степан бережно вытащил из кармана носовой платок размером со штормовой парус терпящей бедствие бригантины, старательно вытер мокрую голову и лицо, затем громко высморкался, аккуратно сложил платок и, очаровательно улыбнувшись, сказал:

— Кажется, влипли.

Из нижнего яруса пиццерии медленно поднялся солидный, уже не молодой мужчина, в строгом, но дорогом костюме с табличкой на груди.

— По-видимому, управляющий, — невольно подумал я.

— Со строгим взором, стриженой бородкой,

Шаблонных правил и сентенций кладезь, — непроизвольно вспомнились шекспировские строки.

Степан невозмутимо направился к управляющему, вытаскивая пачку банкнот из внутреннего кармана куртки:

— «Tenha calma! Pago para todas danificações!» [4] Спокойствие! Плачу за все убытки.» Порт.

Повар, робко выглядывавший из-за широкой спины управляющего, как завороженный, не мигая, уставился на шуршащие банкноты. Глаза его, казалось, вот-вот выпадут из орбит, а безвольно отвисшая челюсть коснется его пупка. Лишь неожиданно свалившийся с колпака корж, вывел его из тяжёлого гипнотического транса.