Лоренс Даррелл - Бунт Афродиты. Tunc

Я написал Иоланте, обещая изгнать призраки прошлого из её старого дома, при условии, если она поедет со мной; но письмо пришло слишком поздно, и она сожгла его вместе с кипой других. Все это я узнаю во время странной встречи с миссис Хенникер, которая мне предстояла в самолёте на Цюрих. Её лицо было каким-то опрокинутым от страданий, осунувшимся так, что проступал череп, после бессонных ночей, проведённых у постели Ио. Высокая металлическая кровать напротив окна, полного альпийских звёзд и волнующихся лугов. Свечка, горящая перед иконой, — нет нужды говорить чьей. Сотрясаемая безудержными рыданьями, хотя слез уж не осталось — все выплакала. Сначала никто не знал, кроме, конечно, Джулиана. Всегда, когда она болела, её регистрировали в трех клиниках, чтобы можно было спокойно лежать инкогнито в четвёртой. В свете свечи рассказывая о прошлом и вглядываясь безумными огромными глазами в быстротечность будущего, сосновый гроб. Тиnc.

Она так медленно уносилась на крыльях вечного сна, без особых мук, без особых сожалений. Катясь по зелёным склонам смерти, быстро, ещё быстрей, по мёдленной спирали сознания — в средоточие опалового пламени. Ночи напролёт сидела миссис Хенникер у кровати, не сводя серых, как камень, глаз с лица белой женщины, которая стала ей дочерью; всю ночь, выпрямившись на неудобном металлическом стуле, во всем здании ни звука, только шаркает ночная санитарка — единственная на весь этаж. Время от времени больная открывала глаза и её взгляд блуждал по потолку, словно ища чего-то. Губы чуть двигались, может, даже нежно улыбались. Мне хотелось думать — и я думал, — что ей виделись мы с нею, плывущие в голубой рыбацкой лодке к острову её отца. Церковь, кипарисы, пристань, жёлтая, как песок, разноцветные домишки, воркующие голуби с розовыми лапками. По крутой тропинке к заброшенному амбару, где прошла вся его жизнь и завершила свой бесхитростный круг. Колодец, теперь совсем замшелый, мраморный колодезный бок, в котором верёвка протёрла жёлоб, из века в век поднимая из глубины хрустальную воду. Шаткий камень сдвигается в сторону, открывая тайничок для ключа. Представим, как мы входим на цыпочках — входим в комнату, настоянную на аромате яблок, с густой паутиной по углам, — комнату, в которой он умер. где-то здесь, именно в этой точке моей жизни, все предвещает счастливый поворот, все меняется к лучшему. Свежий ветер наполняет паруса — так мне говорит Авель, но пловец всегда добавляет: «Очередная иллюзия, только и всего». Видение рассеивается, и вновь появляется тень самоубийства. Это не имеет продолжения, понимаешь: не может иметь.

И вот она сидит и сидит, миссис Хенникер, стискивая в руке носовой платок, красное лошадиное лицо блестит от пота. Если б я мог передать, с каким, до рези в глазах, напряжением вглядывался в лицо мёртвой Иоланты — почему все разлетелось на куски, сгорело в огне, распалось? В зеленой книжке, упавшей рядом с кроватью, не было подчёркнутых фраз, чтобы подсказать, о чем были её последние мысли, — может, их было не много. Хенникер принесла мне книгу вместе с локоном тех знаменитых волос — сентиментальные реликвии, которые так ценят дети человеческие: свидетельства памяти, живущей столько же, сколько последняя невыплаканная слезинка. Её глаза, видят ли они строки, что я сейчас читаю вслух, с трудом шевеля губами? «pous etes lie fatalement aux meilleurs soupenirs de majeunesse. Sapezpous qu'il у a plus de pingt ans que nous nous connaissons? Tout cela me plonge dans abimes de reperie qui sentent le pieillard. On dit que le present est trop rapide. Je troupe, moi, que c ’ est le passe qui nous depore».

Возможно, скорее, глаза Джулиана читали и перечитывали эти спотыкающиеся строки, написанные рукой стареющего Флобера, потому что Джулиан наверняка был там. Он появился молча, без предупреждения, вскоре после полуночи, осторожно поставил свой портфель на пол. Взволнованная миссис Хенникер видела только похожую на летучую мышь фигуру в чёрном костюме и мягкой чёрной шляпе. Он поднёс палец к губам и жестом показал, что сам может последить за больной. Все было понятно без слов. Вздохнув, миссис Хенникер перешла к низкому дивану и тут же крепко заснула. Она заметила только одно: Иоланта не открывала глаз, но неожиданно её лицо задрожало, а рука медленно поползла по простыне навстречу маленькой, детской руке Джулиана. Так они и оставались: её лихорадочные пальцы лежали на его ладони. Конечно, я спросил, как он выглядел, но она отвечала что-то невразумительное; её впечатления были самые противоречивые. Смертельно усталый и старый, пепельное лицо, кратер потухшего вулкана; или ещё, большая трепещущая летучая мышь боли, держащаяся крыльями за металлический стул. Или ещё… Но все бесполезно, бесполезно. Когда действительно необходимо, Джулиан появляется, и человек знает об этом, но часто только после того, когда он уйдёт.