Елизавета Александрова-Зорина - Треть жизни мы спим

Я могу провести так всю жизнь.

Глядя на свои ноги, спросила она.

Нет, глупая, с тобой.

Потом был песчаный пляж, мелкий залив, в будний день не очень людно, и он лежит на полотенце, подставляя лицо морскому ветру, немолодой мужчина на седьмом десятке, женщины давно уже не останавливают на нем взгляд, а мужчины не видят в нем соперника, у него живот, проступившие на ногах узелки вен, седина, редкие волосы. Но тут из залива, появляясь вдалеке, хотя воды уже по колено, выходит она, ей тридцать три, и она особенно красива перед началом увядания, светлые мокрые волосы собраны в узел на затылке, купальник в песке, упругая грудь, импланты, но выглядят естественно, длинные ноги, ровный загар, все мужчины и женщины следят за ней, пока она бредет в воде, долго-долго, двести метров по отмели. Он уже ждет ее с полотенцем, какая же ты красивая, и начинает аккуратно промокать ее кожу, всю в каплях, плечи, руки, живот и, грузно опустившись на одно колено, возраст, ничего не попишешь, вытирает ее бедра и икры, а мужчины вокруг умирают от зависти. А потом они долго лежат на полотенце, слишком узком для двоих, и, закрыв глаза, наслаждаются тем, как яркое солнце просвечивает сквозь плотно закрытые веки, оставляя яркие пятна на их обороте. Долго загорать нельзя, солнце провоцирует рак, ворчит она, переворачиваясь на живот.

Жизнь странная штука, простое в ней кажется сложным, а сложное простым, и только перед смертью понимаешь: лучшее, что можно испытывать, это просто лежать на пляже, чувствуя как скрипит на зубах попавший в рот песок, и ни о чем не думать.

Не знаю, я вот пятьдесят лет только и делал, что наслаждался каждой минутой, протягивая время сквозь себя, как нитку через игольное ушко, но когда обернулся на прожитое, обнаружил, что моя жизнь похожа на ненаписанную книгу, открываешь ее, а там только чистые листы, и некоторые даже не разре— заны.

Он рисовал дом, небольшой, деревянный, но с каменным фундаментом и просторной верандой, на которой можно пережидать дожди, кутаясь в шерстяной плед. Ей к сорока, она актриса, чья популярность давно сошла на нет из-за неудачной пластики, а ему пятьдесят пять, разница в возрасте между ними сократилась, ведь мечтателям подвластно все, даже время, она, собрав с кустов во дворе крыжовенные ягоды, варит варенье, добавляя в него листья вишни, кардамон и кусочки корицы, а он, раскуривая трубку из мореного дуба, сидит на веранде и через распахнутое окно кухни смотрит на нее. И в копилке их памяти звенели, как монеты, доносящиеся издалека детские крики, плеск реки, до нее было рукой подать, ведь тропинка на пляж начиналась через три дома, запах топленого сахара, тихий стук оконной рамы на ветру, ее пальцы, поцарапанные о колючки крыжовника, его трубка, которую пора бы почистить, запах терпкого табака, пропитавший одежду и плед, треснувшая гнилая доска на полу веранды и ежи, шелестящие под крыльцом.

Почему у нас всегда хорошая погода, так не бывает, сказала она, придумай дождь.

И он придумывал дождь, даже ливень, воды текут по дорогам, затапливая низины и утаскивая за собой палую листву, странички, вырванные из ее поваренной книги, вытряхнутый из его трубки табак, обгорелые спички и все, что встретится на пути, в их крыше дыры, раньше они их не замечали, но теперь оттуда течет, и приходится подставлять тазы, кастрюли, чашки, то там, то сям, а на полу уже сыро, даже мышь выскочила из-под пола, забравшись на кресло, и кажется, что это не дом, а корабль с пробоинами, медленно, но верно идущий ко дну. Я так больше не могу, капризно хнычет она, падая на отсыревшую постель, а он продолжает носиться по дому, безуспешно спасая его от вселенского потопа, но все бестолку, и воды уже по щиколотку, так что и он, сдавшись, забирается на кровать, больше напоминающую плот, кладет голову на ее живот и лежит, вслушиваясь в ее мерное дыхание и стук воды по ведрам, тазикам и кружкам, а потом уже не стук, только плеск, потому что емкости быстро переполняются и дождь проливается на пол.

Они не выходили из дома, ей было тяжело вставать, а покупку инвалидной коляски он откладывал до последнего, как и обещал, так что пришлось придвинуть кровать ближе к окну, и она могла смотреть на улицу, когда захочется. От постоянного лежания у нее отекали ноги, а на спине, локтях, затылке образовались пролежни, кожа стала красной и воспаленной, но он по незнанию не придал этому значения, за что потом корил себя, ведь вскоре на этих местах появились кровившие язвы и волдыри, а чуть выше ягодиц образовалась гноящаяся рана. Ее личность еще сопротивлялась изо всех сил, но тело уже распадалось на глазах, и он каждые три часа обрабатывал язвы хлоргексидином, мазал актовегином, за день уходил целый тюбик, а большую рану промывал, вычищая гной и отмершие ткани, накладывая сверху специальные повязки. Нет никакого смысла в том, что с нами случилось, с тобой, со мной, с другими, говорила она, глядя, как он плачет, и глупо гадать, в чем я виновата, что сделала не так, или чем я особенная, что во мне такого, чего нет в тех, кто здоров, раз болезнь выбрала меня, да ничего, ничем, нипочему, просто не повезло, вот и все.