Станислав Виткевич - Ненасытимость

— Как моя музычка? А? — спросил он княгиню, бесцеремонно навалив себе целую гору майонеза из неимоверно дорогой голубой камбалы (с недавних пор Тенгер был к этому яству неравнодушен). Ирина Всеволодовна, задетая понурым видом своего медиума, дотоле безотказного Зипульки, втянула в слегка припухший носик несколько дециграммов коко и вновь обрела прежнюю беззаботность — «tryn trawa, mode po kolieno». Она решила погибнуть, и с этих пор что-либо перестало ее волновать. К тому же после беседы с одним из адъютантов Джевани, который обещал ей дозу давамеска и продолжение разговора, она ощутила в себе нечто новое: маленькая лучистая точка своим сиянием слегка осветила мрачную массу наползающей старости. Эта точка светилась, когда было хуже всего, и тогда (ну надо же!) становилось немного лучше, по-иному, но лучше. Подступали слезы, и казалось, все обретает какой-то необъяснимый смысл. Великая угнёта отступала.

— Чудесно! — отвечала она, беспокойно вращая бирюзовыми глазными яблоками, которые все более заполнялись черными безднами расширяющихся зрачков. — Должна тебе сказать, Путрисик, честно говоря, я впервые была в восторге. Только ты слишком уж лезешь на первый план. Надо больше иллюстрировать происходящее. Твоя музыка рассеивает действие на сцене.

— Это первый раз. Я никогда еще не делал таких подлянок. Но мне хотелось показать этим болванам — вы же видели: вся критика и благородные коллеги были в сборе. — То есть показать, что я умею, а для этого пришлось немного выпятиться — не в воздухе же им все это рисовать. Они не люб ють — (так говорили в Бжозове) — меня слушать, а уж когда деваться некуда и приходится, оттого, что злое любопытство разбирает, бедняжки многому могут научиться. Через полгода увидите, какое влияние моя работа в этой норе окажет на всю официальную музыку страны. Уже сегодня были двое из столицы: Препудрех-младший и директор Высшей Музыкальной Академии, сам Артур Демонштейн — ну, этот, может, наименее опасен, а прежде всего — Шпыркевич и Бомбас. Ха, должен признаться, я рад. Вся эта шантрапа, за исключением Артурчика, якобы лопалась от смеха, а внутренне они были очень встревожены и скрупулезно конспектировали кое-что, что знаю только я один. С виду — пустяки — орнаментация, как они люб ють это называть. Но они так говорят, чтобы принизить странность формы целого, застывшую материю сути вещей — им такого не выдумать. Ха-ха! Бомбаса я во втором антракте заловил в писсуаре с нотной тетрадью в руках. Он смешался и бормотал что-то о перпендикулярных квинтах. В пердофон его, этого мерзавца...

— Не пейте много, Путрисик. Вам хочется заглотить жизнь сырьем, с копытами, залпом. Да вы ж подавитесь или, изъясняясь вашим стилем, проблюетесь — как Альфред де Мюссе или Федор Евлапин. Надо быть немного разборчивей, даже когда вы зверски голодны. Вам бы сперва этакую психическую клизму поставить из духовного подсолнечного масла, как тем изголодавшимся полярницам. Вы полны житейских копролитов, ха-ха-ха! — смеялась она неестественным кокаиновым смехом. Тормоза отказали.

— И вы — один из этих копролитов — спокойно, Иренка, и не переусердствуйте с коко, а главное, себя пощадите — не то потом можно будет въехать шестиконной каретой, и никакого удовольствия. — (Генезип почувствовал себя просто прибором — он хотел встать — его удержала страшная в своей мягкости лапка: «Будет перепихнинчик, будет» — говорил в нем какой-то, не слишком даже и таинственный, голос. Не поможет большая любовь. А впрочем, это и так безнадежно — сдался он.) — У меня есть прелестная девочка на примете. Почти готовая — как это вы говорили: уехал в К. на готовенькую бабенку — причем поклонница. Отдалась моим звукам — как и прочие, — их возбуждает именно то, что такие звуки пропущены через этакую страхолюдину вроде меня — это переносит их в новое измерение эротических тайн. Ха, если б вы знали, что я при этом думаю. Какие амальгамы я готовлю — exkrementale Inhalte mit Edelsteinen zu neuen Elementen verbunden [167] Экскрементальные смыслы сочетаются с драгоценными камнями в новые элементы (нем.). — я вкручиваюсь всем собой в самые гениталии Тайны. Жена официально позволяет — я ей тоже: попытка брака в новом стиле.

— Вы наивны, как дитя малое, Путрисик. Полстраны, если не три четверти так живут. Наконец до нас докатилось влияние французской литературы столетней давности. Но главное — даете ли вы своей жене тоже полную свободу? Такое не каждому по плечу. Мой Диапаназий в этом смысле настоящее исключение. — По лицу Тенгера прошла кровавенькая полутень, но тут же исчезла, впитавшись, как в губку, в резко борзеющий «лик».