Ирвин Шоу - Полное собрание рассказов. 1957-1973

Вскоре он проснулся; за несколько секунд до пробуждения перед глазами у него возникла вереница самолетов, спускавшихся в облаках дыма, словно в кинохронике о воздушном бое, и над всем этим столпотворением — голосок Сэлли, жалобно лепечущий — так она обычно верещала, когда наступало время ложиться в кроватку: «Мне уже пора спать? А у меня сна ни в одном глазу!»

Посмотрел на часы: в Нью-Йорке час сорок. Они уже приехали в аэропорт, и большой самолет ждет пассажиров на летном поле; механики что-то осматривают, летчики проверяют заправку баков. «Черт с ними со всеми! — решил он. — Наплевать мне, что я смешон!» И поднял трубку.

— Соедините меня с нью-йоркским аэропортом «Ла Гуардия».

— Рейс ненадолго задерживается, — ответил мелодичный голосок. — Я перезвоню.

— Это очень важно, дело не терпит отлагательства.

— Рейс ненадолго задерживается, — раздался тот же милый голосок.

Повесив трубку, он подошел к окну и стал глядеть на улицу: небо ясное, безоблачное, ярко играет солнце, освещая все горы до самого Нью-Йорка…

«Скажу ей все — пусть на меня смотрят как на идиота, наплевать! Запретить ей садиться на этот самолет! Потом вместе посмеемся. Первым же самолетом полечу к ним, а потом вернемся сюда. Это лишний раз ей докажет, что за всем этим ничего не стоит, кроме страха».

Достал из шкафа чемодан, бросил в него три рубашки, снова стал звонить; минут через пять дозвонился, но еще минут пять пришлось ждать, пока ответит старший авиалинии по перевозкам.

— Моя фамилия Гейнор. — Голос у Роя прозвучал как-то необычно высоко, торопливо.

— Простите, как вы сказали, сэр?

— Гейнор. Г-ей-н-о-р.

— Гейнор, да? Понятно. Что-то вроде пикирования, — добродушно засмеялся кто-то на другом конце провода, довольный собственной остротой. — Что вам угодно, сэр?

— Видите ли, моя жена и дочь…

— Говорите громче, вас плохо слышно!

— Моя жена с дочерью! — заорал во все горло Рой. — Миссис Алиса Гейнор! Летят двухчасовым рейсом в Лос-Анджелес. Я хочу, чтобы вы их сняли с рейса!

— Что вы сказали?

— Я сказал — нужно, чтобы вы сняли их с рейса! Им нельзя лететь на этом самолете! Моя жена и дочь. Двухчасовой рейс на Лос-Анджелес…

— Боюсь, что это невозможно, мистер Гейнор. — Голос вежливый, но в нем чувствуется озадаченность.

— Почему «невозможно»? Вам нужно просто объявить по громкоговорителю и…

— Никак нельзя, сэр. Двухчасовой рейс в данную минуту уже взлетает. Мне очень жаль. Могу ли я еще чем-нибудь вам помочь?

— Нет! — резко бросил Рой и швырнул на рычаг трубку.

Посидел немного на кровати, встал, подошел к окну; снова устремил тревожный взгляд на яркое небо и зелено-желтоватые горы. Так и стоял у окна, словно застыл, и все не отводил взора от горной гряды, ожидая, когда позвонит диспетчер авиалинии.

Фредерик Малл — громадного роста, веселый, бесшабашный человек, с рыжеватыми усами; когда городские власти сняли трамваи с Третьей авеню и отправили его на пенсию, он вскоре заболел и умер.

Как могли уволить его, Малла, — он не прогулял ни одного дня в жизни, не считая, конечно, запоев или нетрудоспособности из-за ран и сильных ушибов, полученных в ходе жаркого спора, — такого время от времени не избежать по вечерам в хорошо подвыпивших и почтенных компаниях. Ему и так стало несладко, когда у него забрали кондуктора и пришлось самому «обилечивать» пассажиров, стоя у переднего входа, в самой гуще гудящего, свистящего, сигналящего, безумного нью-йоркского уличного движения. Но когда вывели на линию автобусы и потребовали, чтобы он пошел переучиваться на водителя, если хочет остаться в компании, он, как и компания, понял, что ему конец.

Давно все это было, в ту далекую пору, когда в городе каждую зиму выпадал снег, замерзали озера, а удобные, коричневого цвета дома еще не снесли, и на их месте не появились эти серые, бетон со стеклом, громады офисов, и не требовалось затрачивать целый день, чтобы добраться от Бриджа до Йорквилля наземным транспортом.

Ничего не скажешь, он имел свои недостатки: пил виски, если мог себе это позволить, и переходил на пиво, когда в кармане заметно пустело. Однажды вечером его принесли домой, к жене, с сотрясением мозга, и он провалялся целых два дня в постели, а ведь заработал он его в баре неподалеку от Сороковой улицы, владельцем которого был некий Муллой, протестуя против казни через повешение Роджера Кейсмента.

Отец его сражался в армии Соединенных Штатов под командованием Макклелана и был патриотом до мозга костей.