Ирвин Шоу - Полное собрание рассказов. 1957-1973

— Да, да, конечно, — приветливо сказал Уизерби. Он до сих пор не мог вспомнить этого человека, как ни старался, но он отлично помнил этот случай. В то время он только начинал свою карьеру архитектора, и ему казалось, что удастся со всем справиться одному, когда до него донеслись слухи о том, что четыре старых здания на Ист-Сайде собираются соединить вместе и потом разбить на небольшие квартирки-студии. Какой-то человек из одной крупной фирмы, которая отказалась от этого подряда, сказал ему, что, может, все-таки стоит заняться этим проектом, и назвал в этой связи имя Госдена. Их беседа не отложилась твердо в его памяти — минут пятнадцать — двадцать довольно общего разговора в темном магазине, с незажженными бронзовыми лампами и сваленными в кучу, один на другой, старинными американскими столами. У него сложилось тогда впечатление о напрасной трате времени, о том, что он снова оказывается в тупике.

— Ну и чем все закончилось? — спросил он.

— Да ничем, — сказал Госден. — Вы же знаете, как у нас это часто бывает. В конце концов, они просто снесли с лица земли весь квартал и на его месте построили один из этих чудовищных девятнадцатиэтажных жилых домов. Просто отвратительно. Ваши идеи тогда произвели на меня сильное впечатление.

Сейчас он был похож на женщину на вечеринке с коктейлем, которая, загнав мужчину в угол, быстро тараторила, говорила ему все, что приходит ей в голову, только чтобы он не улизнул от нее в бар, не оставил ее одну, и тогда ей уже не удастся больше ни с кем поговорить за весь этот вечер, за всю свою жизнь.

— Я хотел пойти по вашим стопам, сделать такую же карьеру, — торопливо продолжал Госден. — Я тогда был абсолютно уверен, что вы самой судьбой призваны для великих свершений, но любой человек в этом городе постоянно занят какой-то чепухой, и, само собой, все его наилучшие упования… — Он осекся, безнадежно махнув рукой, так и не закончив витиеватой своей фразы. — Я уверен, что каждый день прохожу мимо возведенных вами зданий, этих монументов, поставленных в честь вашего таланта, не зная…

— Это не совсем так, — сказал Уизерби. — Я поступил на работу в одну большую фирму. — Он назвал ее Госдену, и тот понимающе, с серьезным видом кивнул, давая ему понять, с каким уважением относится к их заметным достижениям. — Я занимаюсь всякой мелочевкой.

— Все в свое время, — весело заметил Госден. — Значит, вы один из тех молодых людей, которые заталкивают нас, несчастных нью-йоркцев, в эти холодные, поблескивающие стеклом клетки.

— Ну, я не так уж молод, — возразил Уизерби, мрачно размышляя о том, что это на самом деле так. А этот Госден мог быть старше его лет на десять — самое большее. Он допил свой стакан. Ему не нравились манеры Госдена — он был человеком словоохотливым, навязчивым, женоподобным, и от этого Уизерби было не по себе. — Ну, — сказал он, вытаскивая бумажник, — думаю, мне…

— Ах, прошу вас, не уходите… — попросил Госден. В его голосе чувствовались тревожные, мучительные нотки, и это Уизерби удивило. — Если вы уйдете, Джиованни немедленно уберет все бутылки под замок и тут же выпроводит меня. Выпьем еще. Прошу вас. И вы со мной тоже. Сейчас ведь так поздно. Идти некуда.

— На самом деле мне… — начал было Уизерби. Но тут он перехватил странный, настоятельный взгляд Джиованни, словно тот хотел передать ему какое-то экстренное сообщение. Бармен быстро налил второй стаканчик виски для Уизерби, бурбона для Госдена и не пожалел того же напитка для себя.

— Ну, вот, — сказал Госден, сияя от удовольствия. — Так-то оно лучше. Не подумайте только, мистер Уизерби, что я такой человек, который слоняется здесь постоянно, угощая выпивкой за свой счет всех подряд. На самом деле — я скряга, просто невозможный скупердяй, в чем постоянно меня упрекает жена, ей это, конечно, не нравится.

Он церемонно поднял свой стакан. Его длинная, узкая рука дрожала, и, глядя на нее, Уизерби подумал, уж не пьяница ли он.

— За эти холодные, красивые, пропитанные одиночеством стеклянные небоскребы города Нью-Йорка, — произнес Госден свой тост.

Они выпили. Джиованни расправился со своим стаканчиком одним залпом, он сразу его вымыл, насухо вытер до блеска, не меняя обычного выражения на лице.

— Мне здесь так нравится, — сказал Госден, с довольным видом оглядывая тусклые лампы и картины с изображениями лигурийского побережья, плотно развешанные на стенах. — Это уютное местечко вызывает у меня особые воспоминания: однажды, холодным зимним вечером, я сделал здесь предложение своей жене, — торопливо добавил он, словно опасаясь, как бы Уизерби не заподозрил его в том, что он не здесь сделал предложение своей жене. — Мы сюда с тех пор не так часто приходили. — Он печально покачал головой. — Не знаю, право, почему. Может, потому, что жили в другом конце города. — Он потягивал выпивку, скосив глаза на картину в самом конце бара, на которой были изображены море и горы. — Мне всегда хотелось свозить жену в Нерви1. Чтобы посмотреть там на храм, — мечтательно сказал он, — «Золотую ветвь». Но, как говорят французы, «hiles!» — увы, мы так туда и не поехали. Я, конечно, самым глупым образом успокаивал себя: мол, еще есть время впереди, можно совершить такое путешествие и на следующий год. Но ведь, как я уже сказал, мое скопидомство нашептывало мне, что придется пойти на большие, просто неподъемные расходы…